Мгновения Амелии - [67]

Шрифт
Интервал

– Все паршиво, – отвечает Нолан. Я тихо смеюсь над нашей шуткой, а он очерчивает мои губы пальцами, словно в попытке поймать мой смешок.

Весь вечер мы проводим, вытянувшись на скамейках, вдалеке от берега и разумных разговоров. Мы обсуждаем смерть и ее паршивость, а еще куда мы отправимся, когда она придет. Нолан собрался в рай. Алекс не уверен. Я – куда-то, но не никуда. Алекс делится счастливыми воспоминаниями о проведенных каникулах с детьми Эндсли, и большинство из них включают украденное мороженое и построенные из книг крепости. Однажды они даже испортили всю партию новых книг в твердой обложке, которые пришлось продавать по скидке. Нолан рассказывает, что после покупки дома они с Алексом провели первый месяц, перекрашивая зеленые стены сероватой краской, но только все испортили, и Нолану пришлось нанимать маляров, чтобы привести жилище в божеский вид.

Я говорю о Дженне. О том, как меня спасла ее помада, о Муте, о семейных ужинах, на которых я чувствовала себя как дома. Мы смеемся как сумасшедшие, когда вспоминаю, как однажды сбросила ее в одежде в бассейн, а она утянула меня за собой, в итоге я заработала синяк под глазом, ударившись об ее коленку. И веселье только усиливается, когда я поясняю, что это произошло за день до школьной дискотеки; Дженна пришла в ярость, ведь она с трудом подобрала мне макияж, подходящий под платье, которое заставила меня надеть. Она совсем не рассчитывала, что основой под тени станет зеленовато-желтая кожа.

Но постепенно смех затихает, убаюканный нежным плеском волн о лодку и шумом, доносящимся из отходящего ко сну Локбрука.

– Если Нолан прав и мы все окажемся где-то в раю, – произносит Алекс, – то я хочу, чтобы Дженна дрессировала Уолли. По-моему, она единственная, кто справится с ним. Правда.

Нолан провожает меня до двери книжного магазина, и я почти решаюсь попросить его остаться со мной в орманской комнате. Однако он выглядит слишком усталым, чтобы провести ночь у книжных шкафов.

– До завтра? – осведомляюсь я.

– До завтра, – обещает он и вопреки моим ожиданиям не целует меня на прощание.

Я вижу, как в его глазах темнеет лес, будто весь окружающий нас свет лишает его яркости.

– Ты так и не поинтересовалась, что я не люблю в книгах, – замечает он.

Я не спрашиваю. Не желаю. Хочу продолжить притворяться, что впереди меня ждут бесчисленные ярмарки, которые я буду фотографировать, и бесчисленные ночи, в которые я буду засыпать голодной, потому что Уолли испортил ужин.

Только вот Нолан все равно рассказывает.

– Ненавижу концовки, – бросает он. – Ненавижу. Если история хороша, то никогда долго не продлится.

– Но мы продолжаем читать, – выпаливаю я, прежде чем успеваю мысленно сформулировать предложение.

Губы Нолана медленно растягиваются в ленивой улыбке, от которой пальцы на моих ногах поджимаются. Он наклоняется, коснувшись дыханием моего лба и щек, а потом снова возвращается в прежнее положение.

– Спокойной ночи, Амелия.

Пока я поднимаюсь по лестнице в странную гостевую комнату, в углу которой расположена раковина, в голове проносятся целые поезда мыслей, но я даже не пытаюсь выяснить, куда они направляются. Ведь я присутствую в каждом из них и собираюсь уехать обратно в Техас, далеко от Нолана.

Прежде чем я проваливаюсь в сон, в голове возникает несуществующая фотография. Я стою на платформе, в одном поезде сидит Нолан, а в другом – Дженна. Составы отправляются в противоположные стороны. Через окна они вытягивают руки, призывая уехать с кем-то из них.

Я засыпаю прежде, чем фотография укажет мне путь.

Глава 16

Следующим утром по жилам растекается спокойствие, ведь как только я выхожу из лифта, замечаю ожидающего меня Нолана. Я слегка опасалась, что он не придет, что так и не попрощается со мной. Хотя в этом случае я бы на него даже не обиделась.

– Хочу показать тебе кое-что, пока ты еще здесь, – объявляет он.

В его голосе звучит неуверенность. И я задумываюсь, что может заставить его колебаться, если он уже показал мне могилы своих сестер?

– Что? – осведомляюсь с притворной игривостью. – Собираешь странные чучела в стеклянных баночках?

– Нет, – фыркает он.

– Тогда у тебя постыдная коллекция неудачных мемов, которые ты так и не выложил, когда стал известным писателем?

За завтраком в кафе я продолжаю придумывать глупые варианты, один нелепее другого.

– Сценарии рождественских фильмов, – решаю я. – Н. Е. Эндсли – создатель одних из самых трогательных поцелуев в парках аттракционов.

Мы встаем из-за стола, Нолан меня совершенно не слушает. Вместо того чтобы пойти к лестнице, он направляется к орманской комнате, но останавливается на полпути к ней. Осматривает длинный коридор и заглядывает в две комнаты в его конце, точно подозрительный сурикат, исследующий местность на наличие хищников.

– Нужно поторопиться, – взволнованно бормочет Нолан. Он застает меня врасплох, когда припадает на пол и отодвигает ковер, за которым скрывается люк с кожаным ремнем. Нолан тянет за него, и люк открывается, как ставни на окнах; под ним оказывается короткая лестница, ведущая в темноту… пустоту книжного магазина.

– Стоп, что? – слышу собственный голос.


Рекомендуем почитать
Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Кишот

Сэм Дюшан, сочинитель шпионских романов, вдохновленный бессмертным шедевром Сервантеса, придумывает своего Дон Кихота – пожилого торговца Кишота, настоящего фаната телевидения, влюбленного в телезвезду. Вместе со своим (воображаемым) сыном Санчо Кишот пускается в полное авантюр странствие по Америке, чтобы доказать, что он достоин благосклонности своей возлюбленной. А его создатель, переживающий экзистенциальный кризис среднего возраста, проходит собственные испытания.


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.


Я детству сказал до свиданья

Повесть известной писательницы Нины Платоновой «Я детству сказал до свиданья» рассказывает о Саше Булатове — трудном подростке из неблагополучной семьи, волею обстоятельств оказавшемся в исправительно-трудовой колонии. Написанная в несколько необычной манере, она привлекает внимание своей исповедальной формой, пронизана верой в человека — творца своей судьбы. Книга адресуется юношеству.