Мгновения Амелии - [54]

Нолан садится рядом со мной на землю, наши руки находят друг друга сквозь туман мыслей и жуткое присутствие Дженны и его сестер. Он вздрагивает и зажмуривается.

– Я везде их искал. На пляже, в доме. Проверил с Алексом все их любимые места в городе. Он стал помогать мне после того, как я появился в книжном, обливаясь слезами. Мы не могли найти их, поэтому Алекс позвал мать, и мы стали ездить по округе. Вэл отвезла меня в полицейский участок. Меня спросили, знал ли о том, куда они направились. Я не знал, но предположил, что они, никому не сказав, могли пойти к алькову на склоне и плавать там. Нам запрещалось там бывать из-за быстрого течения. В итоге так и получилось.

Повисает длинная пауза. Колокольчики плачут в листве, которая досадливо шелестит. В глазах Нолана стая волков, бросившаяся на потерянную белку. Она не мучается, когда ее разрывают на части. Видимо, так и должно быть. Видимо, она заслужила такую судьбу.

– Потом отца волновало только то, чтобы история не просочилась в СМИ. Никаких статей в газетах, никаких новостных репортажей. Я ненавидел его за это. За то, что ходил весь такой в помятом костюме и орал в телефон; но, наверное, так ему было легче. Думаю, и сейчас он поступает так же. Поэтому и не прекращает постоянно работать, чтобы не думать о девочках или мне. – Он несколько секунд молчит. – Во всем виноват я, – повторяет Нолан.

Я хочу уверить парня в том, что он не виноват, а смерть приходит, когда захочет, но все же не возражаю ему. Иногда лучший способ избавиться от вины – почувствовать всю тяжесть ответственности, даже если ее и быть не должно.

– Когда Дженна погибла, – произношу дрожащим голосом, – я тоже винила себя. Она предлагала мне поехать вместе. Уильямсы бы заплатили за мое обучение в Ирландии. Они чрезмерно щедры, а я не желала принимать еще больше их милосердия. Все было бы слишком идеально и точно не для меня. Я отказывалась, отказывалась и отказывалась, пока они не отстали. И я не могу отделаться от мысли, что могла бы что-то исправить, будь рядом с ней, например закрыла бы ее, и мы бы выжили в аварии. Или я бы изначально не дала ей сесть в машину, уговорив попробовать блюда в каждой закусочной в городе. Я бы могла изменить исход.

– Это смешно, – бросает Нолан, – ты находилась в другой стране. Как ты можешь винить себя?

– Нолан, ты не течение, – парирую я. – Да, ты хмурая и полная решимости природная стихия, но ты не течение, которое убило твоих сестер.

– Но я виноват, – возражает он. – Я мог предотвратить случившееся.

– Этого ты не знаешь, – не соглашаюсь я.

– Конечно же знаю! Мне следовало смотреть за ними, но у меня появились другие планы, и они погибли. – В его голосе вспыхивает эмоция, похожая на смесь ярости и страха, печали и отчаяния.

– Мы не можем умереть вместо них, – говорю я сквозь заглушающие мой голос слезы. Опускаюсь на руки и обращаю на него умоляющий взгляд. – Не можем. Не важно, насколько сильно мы этого хотим или насколько проще все бы было, нельзя занять их место. Нужно научиться жить, Нолан. Ради них. И ради себя.

Мы тяжело дышим; наши голоса сливаются со звоном колокольчиков – печальным бренчанием, от которого киты забывают подняться на поверхность в поисках воздуха.

«Прости» здесь не поможет. И нет таких слов, которые помогут человеку с ноющей душой. Дженны нет, как и Эмили с Эйвери, а слова, насколько бы красноречивыми и покаянными они ни были, не вернут их к жизни.

– Ты перенес их в Орманию, да?

Все сходится, как незамысловатый детский пазл, на каждой деревянной заготовке которого вырезаны разные отверстия. Эмили и Эйвери, превратившись в Эмелину и Эйнсли, уплыли на волшебной лодке в Орманию.

– Да, – тихо подтверждает Нолан, я его почти не слышу в бренчании колокольчиков.

– Значит, когда тебя нашла Дженна… – Я замолкаю, потому что не нужно заканчивать.

– Вода, – проговаривает он, – всегда вода. Я выглянул из окна на Тихий океан и увидел их, плещущихся на волнах. Я… – он делает глубокий вдох, – не впервые представил, как они тонут, но легче не становится. Я увидел, как их затянуло под волну и они исчезли. И, по совету психотерапевта, представил, что они появляются на поверхности в волшебном орманском каноэ и уплывают вдаль. Однако в тот раз каноэ разломилось и они снова утонули. Дважды меньше чем за пять минут.

Я поглаживаю его запястье большим пальцем. Слова будут лишними.

– Единственное, о чем я думал, стоя у того окна, как я вот-вот оторву от себя последнюю оставшуюся у меня частичку, связанную с ними, последний рассказ, и больше ничего не останется. Придется попрощаться с Орманией и попрощаться с ними. Больше я не смогу навещать их в лесах или замках, не смогу заглянуть к ним в гости, когда мне станет одиноко или грустно… или… – Он снова сердито выдыхает. – Боже, разве писатели не должны уметь подбирать слова? – Нолан выдавливает из себя смешок, который больше походит на всхлип.

– С разбитым сердцем? – предлагаю я. – Ты бы не смог заглянуть к ним, если у тебя будет разбито сердце.

Он кивает, отрывисто и однозначно.

– Да, Амелия. С разбитым сердцем.

Какое-то время мы продолжаем сидеть. У каждого разбито сердце. Колокольчики обращаются к моим голосовым связкам, призывая заговорить, отчего я произношу первое, что приходит в голову, как и много лет назад, когда подруга обнаружила меня возле Downtown Books.