Международный человек - [7]

Почему же Рудольфо делал вид, что не знает этого? Почему делал круглые глаза, когда ему говорили, что он должен был раньше сообщить о желании поехать? Почему вместо ответа начинал беззаботно танцевать “Tiger Rag” вперемежку с “Oige ja vasemba”?

Вошел второй адъютант Рудольфо Рейн Марвет О.Брайан. Розовощекий, как девушка, со смородиновыми глазами, застенчивый и симпатичный. Он был родом из Уэльса и эстонец по материнской линии, а поскольку он учился в Эбериствудском колледже, а не в Тартуском университете, то уэльский язык он знал лучше, чем эстонский.

Рейн Марвет О.Брайан сообщил: шеф послал узнать, поступили ли деньги.

“Почему он сам у меня не спросит?” — фыркнул Коэрапуу.

“У него посетители — эксперты из Международной экстерритории”, — извинился Рейн Марвет с оксфордским акцентом.

Тут Коэрапуу прорвало:

“Пусть спустится на землю! Он не в Америке живет! Он не в будущей Эстонской Республике живет. Он живет в советском последе... — Жена Коэрапуу работала повитухой, и потому терминология, которой она пользовалась, в какой-то степени пристала и к ее супругу. — Когда он наконец поймет, что пока в этой стране дела идут хуже, чем в Бельгийском Конго! Если он соизволил только вчера сообщить, что завтра утром улетает, то я не могу уже сегодня выложить ему полторы тысячи долларов. А чтобы официально получить деньги, об этом не может быть и речи”.

Коэрапуу перевел дух.

“Но так быстро я не могу даже по другим каналам! Это вам не пара сотен финских марок. Я ведь должен дать что-то взамен. Шеф, очевидно, полагает, что все почитают за честь оказать нам помощь. Что все жаждут внести вклад в восстановление независимости и так далее. Что помощники выстроились в очередь. Дескать, будьте добры, примите наши приношения. Что за чушь!”

Коэрапуу второй раз перевел дыхание.

“И вообще, известно ли шефу, чем я рискую? Я комбинирую, я занимаю, я же должен и отдавать, если, конечно, эти деньги из Иностранного банка до нас дойдут. Если дойдут... И откуда шеф взял, что эту командировку ему утвердят? Если Пакс не утвердит, кто погорит? А?”

Он глубоко вздохнул и успокоился. Его редкие взрывы были короткими и быстро проходили. Теперь он даже усмехнулся.

“В самом деле, я не вижу никакой причины, почему Пакс должен финансировать его поездку. В последнее время они любят друг друга, как... — он стал подыскивать подходящее сравнение, — как кобра и мангуст!”

“Шефа это не интересует, — развел руками адъютант и машинально сунул в рот пластинку жевательной резинки. — Не интересует и все”.

Коэрапуу подошел к столу Муськи и тихо простонал: “Муська, Муська, что со мной будет?”

До Фабиана доходили слухи, что они дружат с Муськой. Они когда-то работали вместе в Спортлото, поэтому Фабиан ничего не имел против. Пускай дружат. Дружба цементирует коллектив. Муська была разумнее многих мужчин.

В коридоре послышались голоса.

“За что он только зарплату получает?” — вопил Андерсон.

“Мых-хы-хых, знай наших!” — протрубил Пакс. Мяэумбайт донес до слуха свой диковинный смех. Это были каждодневные голоса канцелярии.

Часы пробили четыре, и все находящиеся в комнате, все восемь человек, приготовились слушать новости. Это было для них как “Отче наш”, и в этом они все были учениками шефа.

 

Шеф и его радиоприемники

У шефа помимо танцев была вторая слабость — радиоприемники. Можно даже сказать, что он помешался на них. Это объяснялось врожденным голодом по информации и трудностями, стоявшими на пути его удовлетворения в молодости, в тяжелое послевоенное время посреди русских равнин. Уже в Сибири он соорудил простой детекторный приемник, и поскольку на этой широте помехи чинились только русскоязычным передачам: “Радио Свобода” и “Голосу Америки”, то он уходил в ближайший от города лес, забрасывал антенну на высокую ель и слушал в свое удовольствие “Голос Америки” и Би-би-си на английском языке.

Постепенно число его любимых радиостанций увеличивалось, и в конце горбачевской эпохи он регулярно слушал, по его словам, около двадцати радиостанций. Для этого ему понадобилось по меньшей мере десять приемников, начиная с “Филипса” со старыми довоенными лампами и кончая “Грундигом”, предназначенным профессионалам, который стоил столько же, сколько приличный автомобиль.

В квартире у Рудольфо радиоприемники работали в каждом углу, и у Фабиана возникало ощущение, будто он в гостях у старой девы, у которой дюжина кошек мяукают разом, каждая на свой лад.

Хотя у шефа были и дигитальные приемники, которые фиксировали в памяти радиостанции, он предпочитал по старой привычке крутить ручки своих аппаратов, перескакивая от одного ящика к другому и прикладывая к ним ухо.

В самый насыщенный свой радиопериод, в семидесятые и до середины восьмидесятых, он якобы даже спал в обнимку с радио. Видимо, с тех пор и пошел слух, будто он со своими женщинами обращается как с неживыми предметами.

“Мне нравится, когда она слегка повизгивает и постанывает на моей груди, — признался Рудольфо Фабиану в минуту откровенности. — Это украшает процесс, как аромат хорошую сигару”.

Особое удовольствие доставлял ему “Филипс” и он говорил, что когда в воскресенье утром слышит голос Алистера Кука, то ощущает себя почти что Уинстоном Черчиллем. “Филипс” он позволял себе слушать только по воскресеньям. На работе же и в поездках он был неразлучен с “Сони”, величиной с paper-back.