Между строк - [90]

Следы бессонных ночей читались в моем блуждающем взгляде. Я отдала рукопись Илье.

Илья был типичным яппи[11] — он обожал все новейшее и супермодное. Это касалось и машины, и мобильника, и ноутбука. Оправа очков, костюм, обувь, портфель — все, как с рекламного плаката. Илья не стеснялся демонстрировать свое благополучие. Правда, сравнивая Ганса и Илью, можно было говорить о снобизме последнего. А может быть, Гансу просто незачем было передо мной рисоваться. Но и тот факт, что Илью коллеги за глаза звали Мозоль, говорил о многом. Его пристальный, оценивающий, буравящий взгляд не лучшим образом действовал на собеседника. К его внешнему виду нельзя было придраться, но меня почему-то до спазмов в желудке раздражало сочетание темных, почти черных волос и пронзительно голубых глаз. Было в этом что-то неестественное. С Ильей было трудно общаться из-за отсутствия чувства юмора. Вернее, оно у него было специфическим. Он не реагировал на намеки, на цитаты из фильмов, книг, анекдотов. Иногда так и хотелось сказать: «Смеяться здесь!» Он даже не улыбался — ухмылялся удачной шутке. Я ни разу не видела, чтобы он смеялся искренне, заразительно, как все люди. Мозоль есть Мозоль.

— Сейчас я человека отпущу и посмотрю.

— Хорошо. — Я села на диван.

— Это журналистка, она нам речь пишет, — представил меня Илья, очевидно, чтобы избежать неловкой паузы. Собеседники кивнули и расплылись в дежурной улыбке. Это были люди из тех, что не улыбаются. Не до этого. Слишком серьезные. Слишком много проблем. Захотелось схулиганить. Я процитировала рефрен «Фудзиямы», а потом почему-то сказала:

— Говорят, харакири — это не старинный японский обычай. Это средство от язвы.

Никто не знал, как реагировать.

Через какое-то время визитеры раскланялись и ушли. Мне показалось, что они мелко кланяются, по-японски. Наверное, все-таки показалось.

— Ты сегодня опять не выспалась? — спросил Илья.

— Не без этого. Я же с вами сотрудничаю в свободное от основной работы время, а у меня, как ты понимаешь, график ненормированный.

— Ладно, — Илья пробежал текст, — в общем-то все нормально. На какое время рассчитана речь?

— Минут на двадцать. Если паузы побольше делать, то и на полчаса хватит.

— Хорошо. Позвони мне дня через два, я отдам тебе деньги.

На том и расстались. Через два дня, как и было обещано, я получила свой гонорар и забыла обо всем, как о кошмарном сне.

Неприятные воспоминания подпортили настроение. Хотелось куда-нибудь поехать развеяться, и в то же время надо было побыть одной, разобраться с тем, что произошло. Я не до конца понимала, чего же я хочу. Чтобы разрешить эту дилемму и совместить несовместимое, я поехала к Анюте и Толику. Если хочешь праздника, он будет, хочешь «уйти в себя» — никто мешать не станет.

Как водится, собралась небольшая компания. Кто-то из друзей Толика принес посмотреть фильмы. Так, с пивом, сыром «Дор блю» и крабовым салатом мы просидели несколько часов. Фильмы оказались добротные, но не загрузные. Иначе мне сейчас было бы сложно их воспринимать.

Все складывалось как нельзя лучше, но в один момент вечер перестал быть добрым. «Без объявления войны», то есть без предупреждения, приехала еще одна парочка. Когда-то и я, и Анюта дружили с Настей. Мы были лучшими подругами, делились личными переживаниями и знали друг о друге практически все. Настя каждый раз знакомила нас с очередным бойфрендом, уверяя, что это тот самый единственный на всю жизнь. Причем он, как правило, был как бы ее фоном, поскольку Настя практически в любой ситуации тянула одеяло на себя.

Потом у каждой из нас с возрастом поменялись вкусы, привычки, появилась своя компания. Мы виделись реже, меньше рассказывали о себе, но все более редкие встречи с Настей оставляли каждый раз незабываемые впечатления.

К моменту ее появления заканчивался второй фильм. Она, выпив пива, начала что-то рассказывать. Те, кому финал картины был очевиден или просто надоело смотреть, ушли с Настей на кухню. Судя по хохоту, доносившемуся оттуда, обсуждение Настиных происшествий было бурным.

Мы с Анютой досматривали фильм. Я не знала, делиться ли с ней своими переживаниями по поводу Морозова. В конце концов все устаканится. Я потом сама об этом не вспомню. Но сейчас меня переполняли впечатления. И потом, раз у меня появились хоть малейшие сомнения по поводу наших отношений с Морозовым, все могло кончиться, причем в ближайшее время. Он не будет уговаривать и склеивать осколки. Просто уйдет. Исчезнет из моей жизни, переболеет в одиночестве и забудет. Мне стало от этой мысли не по себе. Что же делать? Решение проблемы настигло меня, как всегда, внезапно. Я решила отказаться от проекта, чтобы лишний раз не видеть и не слышать Вадима. Забыть о нем, а еще лучше даже не вспоминать, что этот человек когда-то появлялся в моей жизни. Просто скажу, что у меня много работы, что я устала… Что-нибудь придумаю.

Анюта не расспрашивала меня, хотя видела, что я не слежу за сюжетом, но вроде бы и смотрю кино. Она никогда не спрашивала меня о личной жизни, если только я сама не заводила разговора. При этом у нее было одно редкое и ценное качество — она умела хранить чужие секреты. И если я делилась с ней чем-то, то с уверенностью, что больше этого не узнает никто. Даже Толик.