Между Средиземноморьем и варварским пограничьем - [23]

. Данное сочинение описывает распространение монашества в особом — ирландском — варианте по территории Франкского королевства и землям к востоку и юго-востоку от Рейна. Оно дало возможность Ф. Принцу создать картину исключительной роли ирландского монашества в распространении аскетического образа жизни в континентальной Европе. Считается, что именно ирландские формы монашеской организации, более мягкие и открытые внешнему миру, чем правила Бенедикта Нурсийского, привели к массовому распространению монастырей по всей Европе в период VI — начала IX в., организованных на основании т.н. «смешанного устава Бенедикта-Колумбана». В соответствии с указанной точкой зрения, ирландские монахи из когорты Колумбана способствовали учреждению около сотни монастырей в Галлии, Австразии, вдоль Рейна, а также в Эльзасе и Аламаннии^{171}.

Впрочем, данный тезис был оспорен в большом количестве исследований, среди которых наиболее систематическим является, в частности, монография российского медиевиста Н.Ф. Ускова. Ученому удалось показать, что ирландское влияние не может считаться единственной причиной распространения монастырей. Среди основанных в это время обителей к результатам деятельности Колумбана и его учеников относится лишь небольшое число, что свидетельствует о надуманности тезиса Ф. Принца^{172}. Изучение источников конца VI — начала VII в. не позволяет говорить о приходе на континент Колумбана и его соратников из Ирландии как о причине широкого распространения монашества в Галлии. Возможно, значительное внимание, обращенное именно на ирландское монашество, было результатом доминирования в этот период житий, написанных авторами из круга ирландского миссионера. Следует отметить, что жития Колумбана и других монахов из его когорты были не просто агиографическими сочинениями, тексты выступали в качестве инструмента, с помощь которого подчеркивалось значение ирландского монашества. Иными словами — перед нами примеры репрезентации, призванные заявить о своей роли в церковных делах Галлии VII в. Поэтому исследование представлений о власти, обнаруживаемых в житиях VII в., следует проводить, на наш взгляд, без жесткой привязки к широкому развитию монашества и монастырей.

Несмотря на большое количество важных выводов работы Н.Ф. Ускова, основным достаточно уязвимым аспектом его изыскания стало чрезмерное внимание к полемике с точкой зрения Ф. Принца, и недостаточное — к тому, какие последствия для нашего понимания раннесредневекового периода истории будет иметь развенчание тезиса об «ирландском монашестве». Ведь если представление о главенстве ирландских монахов в распространении монастырей развеивается, то непонятно, что делать с другим тезисом Ф. Принца о связи между ирландскими клириками, франкскими королями и их служителями на местах, и локальной знатью. Ирландские “peregrini” занимали в концепции немецкого исследователя важное место: они были группой людей, служившей посредниками между королевской властью и местной знатью, которая начала строить «частные монастыри»^{173}.[34] Снимая вопрос о влиянии ирландских монахов на развитие монастырей, следует обратиться к вопросу о том, какое влияние появление последних оказало на организацию власти и на представления о ней. Кроме того, возникает вопрос — почему же на самом деле могло создаться впечатление о центральной роли ирландских “peregrini” для развития монашества в континентальной Европе, и было ли оно только ошибкой немецкого исследователя, или же объяснялось специфической точкой зрения, выраженной в источниках?

Рост значимости монастырей — ключевой момент для понимания равновесия сил между правителями, аристократами и представителями церковной иерархии, которое лежало в основе политики меровингской Галлии. Распространение монашества в этот период привело к тому, что с VIII в. обители оказались более значимыми по сравнению с предыдущими периодами: они стали не только центрами религиозной жизни, но и «точками притяжения», вокруг которых группировалась местная элита. Монастыри выступили в качестве опоры представителей короля и епископов в сельской округе^{174}. Подобное положение — новое явление для Франкского королевства. Ведь в VI в. церковная организация большей частью состояла из городских общин верующих, возглавляемых епископами. Данные общины объединяли городские сословия, обладавшие привилегиями в Римской империи, а также людей, принадлежавших к обеспеченным слоям разного рода^{175}.

Очевидно, монастыри были общинами совершенно другого рода, как правило, находились в сельской местности или в пригородах. Отсюда резонно предположить, что вокруг них выстраивались совершено другие социальные связи, нежели в городе. Жития Эдуэна Руанского и Элигия Нойонского, двух епископов, подвизавшихся в VII в., показывают — когда прелатам приходилось вести дела за пределами городов, им нужно было заново завоевывать авторитет у представителей местной знати, которые скептически относились к претензиям клириков, выступавших лидерами городских общин верующих^{176}. В сельской местности иерархи меньше страдали от непредсказуемости предпочтений городского населения, ведь жители часто оказывали самое непосредственное влияние на выборы епископов. А монастыри, находившиеся в удалении от городов, были более независимы от них. Поэтому обители в сельской местности могли иметь двоякое значение: некоторые их них становились альтернативой власти епископов в результате действий местной знати, а некоторые претендовали на роль форпоста епископов в сельской окраине.