— Порой мне кажется, что давно нет его промысла, потому что он забыл про нас, как ребенок, вырастая, забывает игрушки.
— И это говорит женщина, в которой Его свет виден даже таким закоренелым безбожникам, как наш шериф?
— Отче, не смейтесь надо мной. Я давно живу лишь чужой смертью.
— Вот как? — священник снова улыбнулся. — Давай посчитаем.
Он начал загибать пальцы:
— Вера и ее племянник. Скажи, если Господу нет места в твоей жизни, почему мальчишка после гибели родителей оказался здесь, а не у работорговцев?
— Я никогда не сдам человека работорговцам!
— Достаточно ли это веская причина для того, чтобы лично проводить чужого ребенка через опасности пустоши, не ожидая вознаграждения?
— Да.
Он негромко хмыкнул.
— Дальше. Девушка со смешным прозвищем Вишенка. Многие женщины готовы платить за безопасность собой — потому что больше у них ничего нет. Будь ты мужчиной, все было бы понятно: отбить приглянувшуюся красотку у соперника, пообещав привести в безопасное место, где она никому ничего не будет должна… разве что работать на общее благо, но честно работать. А за услугу потребовать все ту же плату — ей не впервой. Но ты не мужчина — так почему?
— А вы видели, как она жила у своего "благодетеля"?
Вишенка пришла в город в моих обносках. Изодранном до состояния тряпки комбинезоне, который я таскала с собой только потому, что в определенные дни бывает очень нужна ветошь. Та самовлюбленная сволочь, у которого она жила, считал, что женщина годна лишь для одного: обихаживать его особу. Во всех смыслах. И никакой одежды — она должна быть всегда готова к тому, что ее разложат прямо там, где господину захотелось. Он дает им безопасность и еду — все честно, не нравится — проваливай. Именно. Голышом.
— Трое. Считаем дальше. Роза, которой ты подарила пистолет. Беглая рабыня, которая теперь не боится, что окажется беззащитной.
— Отче, через мои руки проходит оружия столько, что я не всегда помню, что у меня есть. Я же мародер. Убийца, живущий тем, что обирает трупы. И если уж на то пошло, она все равно не справится с профессионалом, пришедшим по ее душу.
— Если бы ты знала, сколько времени с тех пор Роза провела в тире — сменила бы мнение.
Улыбка у него была очень и очень доброй.
— Анжела и Диего. Сколько ты планировала выручить за феромоны?
Я пожала плечами:
— Какая разница. У меня бывали и более дорогие капризы.
— Называй это как хочешь, но они счастливы. И, наконец, шериф — не знаю, чем он тебе обязан, но никогда раньше он не бросался спасать человека на берегу. Если речь не идет о ком-то из жителей Ривет-сити, конечно, своих наша охрана не бросает.
Я промолчала.
— Итак. — продолжал священник. — Семь человек. Семь человек только здесь, в этом маленьком городишке, которым ты помогла так или иначе, не потребовав взамен ничего. И если Господь это прежде всего Любовь, то как человек, в котором столь сильна любовь к ближним, может отрицать Его свет в себе?
Я вздохнула:
— Отче, я не люблю людей. Простите. Кто-то мне симпатичен, кого-то ненавижу, но любить, всех скопом, как ближних своих… Простите, отец Клиффорд, это смахивает на слабоумие.
— Можешь отрицать сколько угодно, суть от этого не изменится.
— Едва ли. — я покачала головой. — Я не умею любить.
На верхней палубе было темно и пусто. Я уселась на пол, скрестив ноги и уставилась на звезды — к вечеру развиднелось. За спиной размытым пятном темнел огромный город. Два века назад люди выходили вечерами на освещенные улицам, гуляли, устраивали вечеринки… Сейчас тьму не разрывало ни лучика света. Только сущий безумец способен ночью высунуть нос из дома, на улицу, где вместо фонарей и огней машин — лишь хищные твари, таящиеся в темноте.
Море плескало в борт бывшего авианосца, мерный шелест убаюкивал. На до зайти к отцу попрощаться, с утра — домой. Залечь, как в берлоге минимум на неделю, никого не видя. Побыть одной, отдышаться — слишком многое случилось за последние два дня. Не так уж редко мне приходилось ходить по грани между жизнью и смертью, но ни разу не доводилось заглядывать ей в глаза. Хуже всего было то, что я точно знала: отдышусь, успокоюсь — и снова на пустоши, несмотря на то, что нужды в этом давно нет. Просто потому, что других занятий у меня нет. Там, где я выросла, досуг занимали книгами, кино и общением. Здесь… Да, есть радио, но невозможно слушать радио бесконечно, особенно если в каждом выпуске того, что ведущий называет "новостями" так или иначе перемывают кости лично тебе. Нашли тоже. героя. Книги… Добрая половина моего дома в Мегатонне завалена этим добром, но читаю я очень быстро. А добыть новую книгу — значить добраться до развалин библиотеки через все ту же кишащую двуногими и четвероногими хищниками пустошь. Общение… я никогда не была общительным человеком, а сейчас и вовсе стала сущим социопатом. Невозможно полноценно общаться с людьми, чьи привычки, ценности, весь жизненный опыт полностью отличаются от твоего. Я буду чужой везде, где бы не появилась. Так уж вышло, и хотя я не собираюсь проливать слезы по этому поводу, забыть об этом не дадут.
Может быть поэтому мне так испортила настроение чужая свадьба?
