Между нами война - [210]

Все напоминало ей о изувере Тарросе, даже это небо. Глаза цвета неба. Как она ненавидела их. Как пристально они впивались в нее, когда их обладатель рушил её судьбу.

«Ненавижу…» — шептали ее губы.

— Эрис. Быстрей, иди к рабам, надо приготовить их к продаже. Проверь мужикам зубы. Проверь, нет ли вшей у рабынь.

— Да, мама. — «Мама». Это слово будто бы нелепо и с трудом срывалось с её уст. Непривыкшая его говорить — ей оно не нравилось, она даже немного стеснялась. Мама в её понятии значило другое.

Эрис вошла в пещеру. Рабы радостно выпрямились.

— Доброе утро, сестренка. — промолвил один.

— Доча, пришла, наконец, я уж было думал, что нас уведут и мы не успеем проститься… — улыбка старого изнеможденного горестями старика придавало ей силы на новый день.

— Как же я забуду о вас. — Эрис подносила поочередно прохладную чистую воду этим обреченным бедолагам. — даже скотину принято поить, а Вы никогда не забывайте об одном — Вы люди, и Ваш единственный хозяин — Ваш Создатель. Никогда не теряйте надежду. — тихо наущала она. — Всем доброго утра.

— Мы так ждали тебя — какое оно может быть добрым без тебя, добрая девочка. — с благодарным видом выговорился Феодосий.

— Сестренка, сегодня нас уведут. Если бы не твоя доброта, я б наложил на себя руки. — послышалось лязганье цепей.

— Давайте улыбнемся пошире, этих проклятых извергов интересуют ваши собственные зубы! — с задором говорила она. — Надеюсь как вы уйдёте, завтра Господь разверзнет это место и все свалятся прямиком в ад. — Уже тише, но внятно продолжила Эрис.

— Что ты там опять мелишь, тупица!!! — заорал Евгениус. Он только проснулся, помятый и неумытый, его терзала ломка.

— Заткнись, тебя забыла спросить, что мне надо сказать. — огрызнулась Эрис.

Рабы тихо и боязно улыбнулись. Их глаза немо заблестели огоньком жизни. Их восхищала дерзость девушки, её вызов всем, что служило некоторым запуганным беднягам каплей возрождения.

— Так, все в порядке, ага, ты, твоя очередь. — Просматривая живой товар на изъяны, попутно заглядывая рабам в глаза, совесть Эрис заглушала инстинкт самосохранения. Ей было бесконечно жаль, ведь это были чьи-то отцы, мужья, братья, сыны. — Ага. Всё. Дед Икар, у Вас зубов нет. Что мне доложить?

— Скажи, что я не продаюсь! — пошутил старик.

Послышался сдерживаемый смех.

— Заткнитесь, скоты. Вы всего лишь скоты. Продадим вас, будем гулять, а вы будете пахать. — Евгениус надменно прошелся мимо них, смотря на сидевших на полу с высоты своего роста.

— Закрой рот. Единственный скот здесь ты. — ответила Эрис.

Рабы смотрели на них и удивлялись, как родные брат и сестра, вышедшие из одной утробы могут быть такими разными.

— Ты — тварь. Ты неблагодарная. Если б не мы, давно б продавалась за корку хлеба в каком нибудь захолустье. — ухмыляясь, сказал ее брат.

Эрис сама не заметила, как прыжком, подобно кошке, завалила подлого братца. Он был намного крупнее и выше, старше нее на три года. Но это не помешало ей. Она навалилась сверху, била его кулаком в лицо снова и снова. Он не мог защищаться, Эрис заблокировала его растленное слабое тело, но он пинал ее меж ног. В порыве гнева она никогда не чувствовала боли. Тем более, сейчас.

— Проси прощенья! — рычала она.

— Прекратите! — крикнула вошедшая мать. — Слезь дрянь! — мать толкнула Эрис.

— Мерзкая тварь. — Евгениус вытирал лицо. — Мама, она больная бешеная!

— Сам нарвался. — буркнула Эрис, отпустившая брата.

Рабы попятились в насиженные углы со страху.

— Какая же ты дрянь! Ты всегда была такой отвратительной непокорной, неуважающей старшего брата. — ругалась мать.

— Было б за что уважать. — ответила девушка, отряхиваясь.

— Тварь. Давай ее тоже продадим, дадут мало только за такую страшилу. — отозвался Евгениус.

— Все. Ты всегда ищешь приключения на свою голову. Знай, что иногда нужно просто промолчать. Покориться. — учила ее Элин.

— Как ты? Никогда. Быть чьей-то тряпкой, жить, зная, что в лучшем случае тебя когда-нибудь выбросят на помойку. — на глаза Эрис наворачивались слезы.

— Ты знаешь, почему я здесь.

— Вот и унижайся за живительные капли для тобой же распущенного сына. Никто не виноват, кроме тебя. Сама носилась с ним, как с писанным яйцом. — поведала девушка.

— Ты права. Но это ничего не меняет. И не спасет нас. Твои слова только усугубляют положение. — сказала мать.

— Лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Я говорю то, что вижу и знаю. Что правильно, что нет. Ваше положение усугубляют ваши ложные стремления в этой жизни и низость духа. Поесть, попить, поспать и еще кое что. И неумение себе отказать в благах. И всё на этом. — Эрис завелась.

— Ты ничего не добьешься в этой жизни. Тебя просто уничтожат и забудут о тебе. — Говорила мать.

— Не отрицаю, могут уничтожить. Но вряд ли забудут.

— Дура. — сказал брат.

Их спор прервал гонец. В ближайшую деревню пришла весть, что Родриго и его людей задержали крестоносцы и отпустят за пятьсот золотых. Солдаты Храма прекрасно знали Родриго и просто хотели быть в доле. Мать засуетилась. Она увела брата и они переговорили. Они стали в спешке собираться в дорогу.

— Я ей не доверяю. — говорил тихо Евгениус.

— Ничего, мы ненадолго. Передадим золото и вернемся. Не повезу ж я его одна. И тебя одного не могу пустить.