Между нами война - [100]

— А ты торопишься? Твои подопечные сегодня опаздывают. — сказал он. Его глаза были пристыженные, но военная выдержка не позволяла истерить.

Она промолчала, не зная, что сказать.

— Я хотел разъяснить вчерашнюю ситуацию. — неуверенно начал Таррос, не смотря на неё. Он тёр вспотевший затылок своей ладонью.

— Я не понимаю, Вы о чём? Все нормально. — без чувства отрезала она. Эрис смотрела на порог комнаты, словно хотела выпрыгнуть, подобно кошке.

— Ты прекрасно знаешь о чем я… — ему было не по-себе за то, что он так опозорился перед этой ранее точно не видевшей подобного, девушкой. Его голос звучал неуверенно. Он был готов провалиться сквозь землю. Таррос посмотрел на Эрис. Он увидил силу её взгляда. Это напугало его.

— Ах, Вы о том неприятном человеке, в окружении тех, которых и женщинами-то назвать язык не повернется?! — Эрис осмелела. В её взоре читалось негодование и недовольство.

— Ты знаешь, Эрис… — тихо и виновато начал он, смотря на открытые пальцы своих свежезапыленных ног, но она перебила его:

— Нет, не знаю! Командир Таррос, меня абсолютно не волнует, чем Вы занимаетесь в свое свободное время. Это, как я считаю, совсем не моё дело. Это Ваше личное дело, как проживать свою жизнь. Делайте всё, что хотите. — она говорила эти слова, и в её взгляде и голосе читались нотки обиды и разочарования.

— Ну Эрис, хотя бы выслушай меня! — его голос зазвучал жалко и отчаянно. Таррос знал, почему так разнервничался. Стыд топил его. Он хотел бы уверить Эрис, что все не так, как ей показалось, но, к сожалению, все было с точностью наоборот. Его солдатская жизнь, в которой Таррос не нашел себе достойную спутницу для души, была, конечно же, пересечена с неприятными для совести моментами. В узких кругах такое поведение не то что не осуждалось, даже, поощралось. Но встретив и узнав чистую Эрис, он понял, насколько это отвратительно.

— Дайте мне, пожалуйста, пройти. — спокойно попросила она, опустив глаза.

— Ты выйдешь, даже не попытавшись понять меня? Даже перед казнью дают последнее слово… — с надеждой просил он, растерянно смотря на Эрис. Ему было более, чем неловко.

— Вы взрослый человек, командир. Не надо оправдываться передо мной. Я Вам — никто. Какая казнь?! — будто б не понимая, воскликнула она, опять впиваясь возмущенными глазами в глаза Тарроса.

— Эрис, мне стыдно… — тихо проговорил он со скорбью на лице и в голосе. — С недавнего времени я пытаюсь изменить себя в лучшую сторону… — продолжил он. — У каждого в прошлом есть грехи и ошибки, которые уже невозможно исправить… Но ведь возможно просто больше не повторять их?!. — Таррос говорил это так искренне и с сожалением, что Эрис не могла сказать ничего обидного в ответ. Его глаза светились зависимой преданностью.

— Я поняла Вас, командир. Это всё? — сдержанно сказала Эрис. Ей было неловко, что он, старше нее ровно в два раза, да еще и будучи ее командиром, отчитывается за содеянные им поступки. Она была крайне ревнивой, и это мешало ей. Но Эрис также была абсолютно незлопамятной и отходчивой. Ей вдруг захотелось нарочно состроить из себя строгую обиженную особу, проучив Тарроса, чтобы ему впредь неповадно было повторять прошлые деяния. — Мне пора, ребята уже наверное, заждались. Разрешите удалиться. — она резко ринулась к выходу, смотря прямо перед собой, отчего Таррос шагнул в сторону, невольно пропустив девушку.

Она ушла, а Таррос стоял страшно разозленный на себя за то, что в течение долгого времени своей жизни не мог противостоять принятой в обществе, навязаной другими, аморальности, которую отвергала его душа, но принимало тело. Он поклялся сам себе в том, что впредь больше никогда не опустится до такого безнравственного состояния, в каком иногда бывал раньше. Он хотел разнести кабинет вдребезги. Таррос яростно пнул ногой ящик, к которому любил прислоняться Алессандро, и тот с грохотом перевернулся, поцарапав стену.

Командир в сердцах подошёл к столу, на котором лежал вчерашний подарок, предназначеный бабушке Эрис. На нём лежали деньги и маленький листок бумаги. Денег было больше, чем он с чистыми помыслами пожертвовал Эрис в надежде, что она все-таки не вернет их. Но гордая и честная девушка поступила иначе.

Он торопливо развернул бумажку. На ней красивым, каллиграфическим почерком было написано на греческом:

«Я ценю, что Вы сделали для меня. Я не находила себе покоя, пока не вернула долг. Благодарю. Моя бабушка обидела меня, не приняв этот скромный подарок по личным принципам. А Вас я прошу — пожалуйста, Вы тоже не обидьте, примите его и отдайте прекрасной Каллисте, потому что мне некому больше его подарить, а возвращать продавцу не в моих правилах. Заранее благодарю.

Эрис.»

На его расстроеном лице появиласть расстроганная улыбка. Ему пришлось по душе необычное благородство его подопечной.

Но тут, вдруг вспомня о своём позорном положении, улыбка исчезла с лица Тарроса. Тем более, что ему нездоровилось с утра — пропал аппетит и постепенно давала о себе знать приближающаяся лихорадка, сигналя ломотой костей тела и головной болью. Может, вчера у командира немного сдали нервы, отчего самочувствие и ухудшилось. А может быть его просто-напросто продуло, так как уснул он прямо в кабинете за писчим столом глубокой ночью. Мучаясь до этого от раздумий и бессоницы, он спустился сюда, пожелав забыться и ушел с головой в работу, сев за накладные бумаги стройматериалов нового объекта, где и погрузился в сон.