Между клизмой и харизмой - [75]
— Зачем же? Мы терпеливо ждали, когда вы запуститесь с пивом для студентов. Для себя мы решили: запуститесь — купим, не запуститесь — не купим. — Матюк была из тех сногсшибательно красивых женщин, чье обаяние проявлялось не в христианской кротости, а, наоборот, в завораживающей силе собственной вседозволенности. Про таких царственных львиц говорят: фурия с клыками, покажешь палец — откусит по самый пейджер.
— Понятно, вам нужен массовый бренд. А зачем купили Yardoff? В вашем портфеле и так перебор с премиальными брендами. Тут еще и наш. Явная каннибализация.
— Дружок, иногда конкурентов покупают, чтобы их похоронить. Но я тебе этого не говорила, — хитро улыбнулась Наталья.
Условия сделки были предельно жесткими. Выручка от произведенного до августа пива шла на наш счет, а после — на счет нового владельца. Поэтому по приказу Ярдова производство полностью перешло на круглосуточный режим работы. Перед новым директором продаж Михаилом Евиным стояла почти невыполнимая задача: всеми неправдами и щедрыми посулами — бонусами, ресторанами, банями с телками — убедить дилеров закупиться впрок, по самые, как говорится, фаберже.
— Все, не могу, с меня довольно, я ухожу. — Евин, бледный и осунувшийся, предложил выйти покурить. — Как ты его выдерживаешь?
— Кого?
— Ярдова. Он звонит мне по шесть-семь раз на дню, орет, кроет матом, требует невозможного.
— Привык. Я с ним десять лет уже. Просто прикинулся громоотводом и весь его гнев пропускаю мимо себя. Хотя тоже ломаюсь. Трижды уходил от него и трижды возвращался.
— Мазохизм какой-то. — Миша нервно затянулся «Парламентом».
— Выражаясь образно, лучше работать с талантливым мерзавцем, чем с бездарным добряком. Кровопийца мне милее бездаря.
— Что?
— Это я переиначил Бродского. У него в оригинале так:
— Давай после работы пивка попьем, поговорим.
— Не вопрос.
Михаил, понятное дело, опоздал, застрял на работе. Мне пришлось дожидаться его битый час.
— Ты какое пиво будешь? Я успел уже выпить две кружки. Девушка, принесите нам для начала два пшеничных по ноль-пять и… а давай возьмем еще метр колбасы, а? Ты обедал сегодня? — Мы сели на первом этаже ресторана, на втором, как всегда по пятницам, было многолюдно и шумно.
— Может, водки?
— Хорошо, давай и водки. Девушка, бутылку водки еще! Ты давно в компании?
— Год.
— Задам тебе вопрос для начала: ты на дождь обижаешься, когда он льет?
— К чему это?
— Не обижаешься, но берешь зонт с собой. Не так ли? Отнесись к Ярдову, как к стихии. Любой талант — общественное бедствие. А талантливый предприниматель, да еще и в России, — это, я тебе скажу, бедствие библейского масштаба. Что ты выберешь: чтобы лев возглавлял стадо баранов или чтобы баран командовал львами?
— Чтобы лев уважал бар… людей.
— Пойми, у Ярдова предельно простая философия жизни. Конкретные и четкие понятия. Они могут тебе не нравиться, но это уже дело вкуса.
— Какие?
— Он лишь недавно прочел «Преступление и наказание», хотя к мыслям, мучившим Раскольникова, пришел еще лет десять назад, когда ZOPA создавалась. Просто не мог еще сформулировать.
— Что создавалась?
— Сеть магазинов бытовой электроники. Для Ярдова человек — вошь. Самолюбивая, завистливая, злая, мерзкая, мстительная вошь. А кто не согласен с этим, кто смеет взять власть, поднять ее с земли, тот право имеет. Как там у Достоевского? Кто посмеет, тот и прав. Люди у Ярдова делятся на тех, кто право имеет и на тварей дрожащих.
— Это он тебе вот взял и все стройно изложил?
— Почти. Под впечатлением от «Преступления…» бегал по офису и орал на каждого встречного: ты тварь дрожащая или право имеешь?
— Вот орал, и все молчали? Девушка, еще два пива.
— Не все. Я пытался оспорить его. С помощью того же Достоевского. Люди делятся на два разряда: на низших, которые служат материалом для зарождения себе подобных, и на собственно людей, имеющих дар сказать новое слово. Первый разряд — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир, вторые двигают его к цели. И те и другие имеют совершенно одинаковое право существовать.
— А уживаться вместе могут? Как там у Достоевского?
— Могут, но мешает процентщица… Давай выпьем за…
— За оба разряда!
— Мой тебе совет: потерпи ты месяц, дождись завершения сделки, возьми в августе отпуск, а в сентябре уйдешь с премией. Ярдов обещание всегда держит.
— Ой, не знаю. Не верю ему…
— Жрете за мой счет, суки! — увлекшись беседой, мы не заметили появления Ярдова. — а работать кто будет?
— В десять вечера работают лишь гении и бараны, — попытался я пошутить, — мы ни те и ни другие.
— Сколько фур уже отгрузил, Евин? — Ярдов, не садясь за стол, схватил мою рюмку водки и залпом осушил ее.
— По данным на вчера, 110 % от плана. — Миша привстал со стола и замер в позе суриката.
— От плана начала года или последнего?
— Последнего.
— Ясно. — Лицо Ярдова светилось благостью. — Сколько я тебе обещал премии?
— Двадцать пять тысяч долла…
— Давай так, — перебил Евина Ярдов, — сделаешь 150 %, удвою премию. А если и в августе отгрузишь столько же, получишь сотку. По рукам?
Удивительно, но вот уже почти шесть столетий не утихают споры вокруг национальной героини Франции. Дело в том, что в ее судьбе все далеко не так однозначно, как написано в сотнях похожих друг на друга как две капли воды «канонических» биографий.Прежде всего, оспаривается крестьянское происхождение Жанны д’Арк и утверждается, что она принадлежала к королевской династии, то есть была незаконнорожденной дочерью королевы-распутницы Изабо Баварской, жены короля Карла VI Безумного. Другие историки утверждают, что Жанну не могли сжечь на костре в городе Руане…С.Ю.
Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.
Самый одиозный из всех российских поэтов, Иван Семенович Барков (1732–1768), еще при жизни снискал себе дурную славу как автор непристойных, «срамных» од и стихотворений. Его имя сделалось нарицательным, а потому его перу приписывали и приписывают едва ли не все те похабные стишки, которые ходили в списках не только в его время, но и много позже. Но ведь Барков — это еще и переводчик и издатель, поэт, принимавший деятельное участие в литературной жизни своего времени! Что, если его «прескверная» репутация не вполне справедлива? Именно таким вопросом задается автор книги, доктор филологических наук Наталья Ивановна Михайлова.
Граф Ф. Г. Головкин происходил из знатного рода Головкиных, возвышение которого было связано с Петром I. Благодаря знатному происхождению граф Федор оказался вблизи российского трона, при дворе европейских монархов. На страницах воспоминаний Головкина, написанных на основе дневниковых записей, встает панорама Европы и России рубежа XVII–XIX веков, персонифицированная знаковыми фигурами того времени. Настоящая публикация отличается от первых изданий, поскольку к основному тексту приобщены те фрагменты мемуаров, которые не вошли в предыдущие.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.