Между дьяволом и глубоким синим морем - [74]

— Я исчезну, — прошептал он. — Если ничего не выйдет, и я использую сияние, Нили меня найдёт. Но если нет, значит, я делаю что-то правильно. Позвольте мне спрятаться. А когда я вернусь, то буду сильнее. Лучше.

Пальцы Ривера запутались в моих волосах, и он прижал меня ещё ближе.

— Броди думал, что ты умрёшь. Что он сделает, когда узнает, что это не так? Возможно, ему будет плевать. Но я не хочу больше рисковать. Нили останется в гостевом доме и дождётся моего возвращения.

Я кивнула, и его рубашка задела мою щёку. Я не стала упоминать, что в прошлый раз Нили не удалось помешать Броди причинить мне вред.

Ривер поцеловал меня в щёку, лоб и мочку уха. Нили наблюдал за нами, радостно улыбаясь, но нам было всё равно.

— Как же я буду спать без тебя? — пробормотал Ривер мне в шею. — Ви, я никогда никого не боялся, но мой рыжеволосый ковбой-братец напугал меня до чёртиков. Это не имеет значения. Мне плевать, если придётся продать душу Дьяволу. Плевать, если Броди и есть Дьявол. Я убью его. Как он пытался убить тебя. И сделаю это так, чтобы все запомнили, упаси нас Господь.

А затем он поцеловал меня. В губы. Страстно. Я закрыла глаза и окунулась в поцелуй, пытаясь ощутить то же, что и при первом поцелуе на кладбище.

Но тут на запястьях заболели шрамы. И перед глазами мелькнули рыжие волосы. И тогда я почувствовала губы Броди на своих, и как моя кровь начала пропитывать нашу одежду.

Я отпрянула. По глазам Ривера стало ясно, что мне не нужно ничего объяснять, совершенно ничего, потому что он понял.

Парень потянулся в карман и достал ещё одну закладку. Это была стодолларовая купюра, сложенная в форме звёздочки. Он вложил её мне в ладонь.

А затем сел в машину.

И уехал.

Глава 30

Ривер уехал. Нили остался.

Джек тоже окончательно переехал к нам. Он пережил дьяволов, самоубийства, чердаки, ведьм, пожары, ножи… но каким-то образом ему удалось остаться нормальным.

Нили развёл костёр во дворике гостевого дома, и мы впятером — Люк, Саншайн, Нили, я и Джек — жарили сладкие итальянские колбаски и кукурузу после наступления темноты. Так мы провели лето.

Иногда я спала в кровати Ривера в гостевом доме. Нили не возражал. Кроме того, мне нравился его смех. Нравилось, что он был похож на брата. Мы не говорили о Ривере и перестали читать газеты. Нам не хотелось знать. Ни о нём, ни о Броди — что они делали, кому причиняли боль. Пока нет.

В последнюю ночь августа, за неделю до того, как должен был начаться мой последний год в школе, я снова спала в кровати Ривера. Перекатилась на бок, и мне в лицо ударило яркое солнце.

Но меня разбудило не оно. А голоса снаружи. Я быстро оделась, моё сердце бешено колотилось в груди.

Не может быть!

Но может.

Я вышла наружу и увидела родителей, достающих чемоданы из такси. Мама заметила меня и уронила сумку. Я побежала к ней в объятия, и мы крепко вцепились друг в друга, словно это было так же необходимо, как воздух, а мы очень долго задерживали дыхание. Я закопалась носом в её длинные волосы и учуяла запах крепкого европейского кофе, элегантных французских духов и свежего парижского дождя. Но под всем этим был аромат скипидара, как всегда.

Я злилась, что она уехала, а затем вернулась, словно ничего не произошло. Словно ей ничего не нужно было объяснять, и у неё не было никаких обязательств. Но мои родители делали, что хотели, независимо от моего мнения. Мне ничего не оставалось, кроме как принимать их такими, какие они есть, и надеяться, что они так же отнесутся ко мне.

Мама говорила очень быстро. С той же скоростью, с какой в моей голове пролетали мысли, быстро, быстро, быстро. Она без устали рассказывала о Европе, музеях, выставках в Париже, но я слушала лишь отчасти, потому что обнимала отца и пыталась прийти в себя.

— Вайолет, ты меня слушаешь? — мама положила руку мне на плечо. — Твой отец распродал все картины с выставки в Париже, и, как ты думаешь, что это значит? Это значит, что у нас наконец-то есть деньги, вот, что это значит. О, а вот и Люк!

Люк бежал по ступенькам. Он даже слегка расплакался, и мне было странно на это смотреть, потому что я никогда не видела брата плачущим. В глазах папы был какой-то далёкий взгляд, когда он обнял сына, и я поняла, что безумно по нему скучала. Затем из дома вышли Нили с Джеком, и мы представили их родителям. Это привело к обсуждению искусства, что привело нас в сарай, а затем в гостевой дом, и мы обсудили всё, что произошло с момента их отъезда. То есть, практически ничего, потому что мы не рассказывали о Ривере, Броди, письмах Фредди и густой крови Джека, и о Саншайн с битой, и о мальчике у рельс, и о моих дрожащих руках, несущих смерть, и о том, как я заколола Дьявола в грудь, и что я прятала под длинными рукавами в августе.

Позже я сидела в одиночестве на ступеньках, снова гадая, в каком забытом уголке сейчас забился Ривер. Ночь догоняла последний день лета, и на меня снова навалилась тоска, как всегда на закате. Я слышала смех Люка с Нили, пока они собирали ветки. Мы планировали заночевать на заднем дворе. Папа ставил пыльную зелёную палатку, которую нашёл в подвале Ситизена, а мама рисовала в сарае с открытой дверью, чтобы наблюдать за всеми. Джек взбивал мороженое в старой ручной машинке, а Саншайн сидела рядом с ним, щурясь в последних лучах солнца и пытаясь прочесть какое-то старое пособие для бойскаутов о том, как разводить огонь, которое она взяла в библиотеке.