Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы - [109]

В сентябре фельдмаршал Голицын сформировал из мелкой украинской шляхты, еще ранее набранной им в территориальный корпус, новый гвардейский полк — Измайловский, по названию любимого Анной подмосковного села. В полк вошли, естественно, две тысячи лучших солдат из имеющихся шести. Но когда князь Михаил Михайлович запросил полномочий для назначения офицеров, ему было отказано. Командиром полка неожиданно для Голицына объявлен был Карл Густав Левенвольде, брат Рейнгольда Левенвольде, клеврета Остермана, который оповестил Анну в январе 1730 года о московских событиях. Карлу Левенвольде поручено было и подобрать офицерский состав нового полка "из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев и прочих наций иноземцев и из русских". Подполковником измайловцев стал шотландец Джеймс Кейт, майорами — Иосиф Гампф, Густав Бирон (брат фаворита) и Иван Шипов.

Вскоре был образован и гвардии Конный полк. Командовал им Ягужинский.

Эти два полка, возглавленные преданными Анне людьми, составили противовес старой гвардии с ее независимым нравом и собственными представлениями о государственной пользе.

Принципы формирования Измайловского полка вполне укладываются в прекрасно знакомую историкам традицию деспотических режимов — создание военнополитической опоры на иностранцев. История знает варяжскую гвардию в Византии, кипчакскую — в Египте, швейцарскую — во Франции. Знаменитый корпус янычар формировался из специально воспитанных славянских мальчиков. Потребность в такого рода опорах свидетельствовала о внутреннем неблагополучии государства, об отсутствии естественного равновесия между властью и сословиями.

А пока что — в июне того же года — князя Василия Лукича перевели из собственной его деревни, где он жил сравнительно вольно, в Соловецкий монастырь, откуда через девять лет он и отправился на мученическую смерть в Новгород. Постепенно ужесточаются и условия ссылки остальных Долгоруких. Только фельдмаршал князь Василий Владимирович оставался пока в почете.

В конце 1730 года внезапно умер фельдмаршал Голицын. Вполне вероятно, что его сломили — при формальном почете — изощренные унижения, на которые он, старый солдат, жаловался со слезами. Кроме того, он не мог не разделять страшные предчувствия старшего брата.

Фельдмаршал Долгорукий занял место покойного фельдмаршала Голицына — стал военным министром. Однако менее чем через год наступила его очередь. Он был обвинен — по доносу — в оскорблении величества (в домашнем разговоре): "Бывший фельдмаршал князь Василий Долгорукий, который, презря Нашу к себе многую милость и свою присяжную должность, дерзнул не токмо Наши государству полезные учреждения непристойным образом толковать, но и собственную Нашу Императорскую персону поносительными словами оскорблять, в чем по следствию дела изобличен". Так сказано было в специальном манифесте.

Тут надо сделать некоторое отступление. Многие историки объясняли последовавший за воцарением Анны Иоанновны террор и уничтожение видных вельмож борьбой немецкой и русской партий, засильем немцев и их стремлением обезглавить партию русских патриотов. В центре драматических процессов десятилетнего царствования Анны оказывается, таким образом, чисто национальная проблема. Но, как всякое слишком простое объяснение, этот подход при непредвзятом и подробном рассмотрении оказывается вполне неточным.

К счастью, нет надобности анализировать данную проблематику. Это уже сделал — достаточно убедительно — известный только специалистам историк В. Строев, на которого я уже ссылался. Я приведу обширную цитату, и ее содержание, на мой взгляд, исчерпывает вопрос.

Мы позволим себе сделать несколько общих соображений о так называемых немецкой и русской партиях того времени, о которых было наговорено в нашей литературе столько глупостей. Выставляли, например, мучеником за русское дело Ягужинского, ненавидевшего Остермана и в самом начале царствования Анны Иоанновны подвергнувшегося опале, как будто сын пленного поляка, органиста католической церкви, был более русским по происхождению, нежели сын немецкого пастора. В сущности, несмотря на разделявшую их вражду, оба были преданы русской государственной идее в духе Петра Великого, оба через браки вступили в тесные родственные связи с самыми русскими родами. Для того чтобы решить вопрос, возможна ли тогда была у нас немецкая партия, необходимо обратить внимание на такие обстоятельства. Положим, Анна любила иностранцев под влиянием ли Бирона или же оценив сама на чужбине их достоинства, но с ней не выехало в Россию из Курляндии массы немцев подобно тому, как при Петре с его зятем герцогом Голштинским. При Екатерине I могла поэтому быть настоящая немецкая партия — голштинская, руководимая знаменитым Бассевичем, но курляндской партии у нас никогда не было… В этом отношении заслуживают внимания пожалования и назначения в начале нового царствования, после восстановления самодержавия… В преобразованный Сенат из иностранцев попал один Остерман. Другие наиболее крупные назначения и пожалования были следующие: Бирону и А. И. Остерману дано графское достоинство; князь Черкасский был произведен в действительные тайные советники и получил Андреевскую ленту; С. А. Салтыков был назначен подполковником Семеновского полка, получив чин генерал-аншефа и Андреевскую ленту; после отказа С. А. Салтыкова от звания сенатора на его место был назначен генерал-майор Тараканов; дядя императрицы В. Ф. Салтыков получил чин действительного тайного советника, Андреевскую ленту и был назначен Московским генерал-губернатором; фельдмаршал кн. М. М. Голицын был назначен президентом военной коллегии… Кроме того, в день коронации фельдмаршалу кн. И. Ю. Трубецкому была пожалована Андреевская лента, генерал-поручику Г. П. Чернышеву, И. М. Головину, И. И. Дмитриеву-Мамонову, князю Г. Д. Юсупову и А. И. Ушакову — чин генерал-аншефа (последний накануне сделан генерал-адъютантом); генерал-поручику князю Ю. Ю. Трубецкому, тайному советнику графу И. Г. Головкину и обер-шенку А. М. Апраксину — чин действительного тайного советника; генерал-майорам князю И. Ф. Барятинскому, принцу Людвигу Гессен-Гомбургскому и К. Гохмуту — чин генерал-лейтенантов; сенаторам графу М. Г. Головкину и В. Я. Новосильцеву — чин тайного советника. В этом списке кой-где мелькнет немецкое имя, но, кроме Бирона, из немцев никто не был особенно превознесен. Столпами немецкой партии в указанное время считались уже знакомые нам А. И. Остерман, Миних и граф Рейнгольд фон Левенвольде… которые уже раньше сделали в России блестящие карьеры и вдобавок были разъединены соперничеством. Для них, в сущности, Бирон был столь же чужд, как и для природных русских людей. Сам Соловьев, смотревший на царствование Анны Иоанновны с традиционной точки зрения, говорит: "…Так называемая немецкая партия, господствовавшая при Анне, в самом начале не представляла крепкой связи между своими членами, почему и не может быть называема собственно партией. Два самых видных иностранца по талантам и деятельности, фельдмаршал Миних и вице-канцлер Остерман, не умели поделиться и столкнулись в соперничестве; обоих не терпел могущественный фаворит, который хотел правительствовать без способностей и знания дел и видел, что в Остермане и Минихе он вовсе не имеет покорных орудий; что оба они работают для себя и только по наружности сохраняют к нему вынужденное уважение. Тесно связаны были Остер-ман и Левенвольде…" Но ведь Остерман, пожалуй, еще теснее был связан с кн. А. Б. Куракиным, гр. Н. Ф. Головиным и, в особенности, со своим учеником И. И. Неплюевым, — разве они были немцы? Фаворит Левенвольде протежировал Волынскому и смертельно ненавидел Миниха. В свою очередь, "мученик за русское дело" Волынский разрабатывал свои планы сообща с такими русскими людьми, как кабинет-секретарь Эйхлер, президент юстиц-коллегии по Лифляндским и Эстляндским делам барон Менгден и даже считавшийся креатурой Бирона генерал берг-директор Шемберг! Бирон ввел в Кабинет министров Волынского против Остермана и поддерживал на Украине князя Шаховского против Миниха!.. Все это была борьба личных честолюбий или каких угодно других интересов, но только не русской партии с немцами