Меж рабством и свободой: причины исторической катастрофы - [110]
И далее Строев приводит различные варианты политических союзов между "сильными персонами", возникавших отнюдь не по национальному признаку. Но даже если Строев приуменьшает национальный фактор в политическом раскладе "бироновского" десятилетия, все равно не этот фактор был определяющим и не он трагически усугублял ситуацию в России.
Суть была в той модели управления, которую выбрали Анна, Остерман, Феофан и иже с ними. Бирон, при его несомненном, но отнюдь не абсолютном влиянии на императрицу, решающей роли в этом не играл.
В задачу данной книги не входит описание и анализ царствования Анны. Мне необходимо лишь бегло обозначить те печальные последствия, которыми чревата оказалась катастрофа 25 февраля, — победа партии самодержавия, то бишь выбор гвардии и части шляхетства.
Хотя Анна терпеть не могла Петра I и считала его узурпатором, тем не менее в указах и манифестах она с самого начала неустанно декларировала преемственность своей политики по отношению к политике своего великого дяди. И в этом был прямой смысл.
С первых же месяцев нового царствования началось попятное движение к вульгаризированным петровским установкам. Как всякое реставрационное движение, оно принимало зловеще карикатурные формы.
Уничтожение Верховного тайного совета и расширение состава Сената за счет введения в него персон с противоположными взглядами нейтрализовали возможное влияние этого коллегиального правительствующего органа на высшую власть.
В марте 1731 года была восстановлена специальная политическая полиция — Канцелярия тайных розыскных дел.
Это имело особый смысл. С 1727 года важные дела, носившие политический характер, постепенно переходили из ведения Преображенской канцелярии в ведение Верховного совета, вплоть до того, что сами члены Совета присутствовали при допросах с пыткой.
В 1729 году Преображенская канцелярия была ликвидирована. Несмотря на достаточную свирепость министров Верховного совета и готовность их разыскивать по всем правилам, их прямое участие в расследовании политических дел давало некоторую гарантию законности. Во всяком случае, это была обнадеживающая тенденция. И потому восстановление пыточной канцелярии знаменовало отказ от этой тенденции и возвращение к петровскому обычаю. Тем более что возглавил канцелярию знакомый нам генерал-аншеф Ушаков, некогда начальник одной из розыскных майорских канцелярий.
В октябре 1731 года по инициативе теперь уже графа Андрея Ивановича Остермана возникло новое учреждение, знаменовавшее совершенно новый этап в организации власти. Был создан Кабинет министров. Этот Кабинет оказался принципиально отличен от Кабинета Его Императорского Величества, существовавшего при Петре и бывшего важным, но все же техническим органом во главе с кабинет-секретарями.
Новый Кабинет министров возник — как некогда Верховный тайный совет — в противовес Сенату, власть которого снова резко уменьшилась. Но между Верховным советом и Кабинетом министров была огромная разница.
Верховный совет означал — особенно после Меншикова — рассредоточение высшей власти, ее некоторое ограничение, баланс политических сил. Кабинет министров создан был Остерманом для предельного сосредоточения власти.
Дело было не просто во властолюбии графа Андрея Ивановича — это был принцип, на коем зиждилось классическое российское самодержавие. Предельное сосредоточение власти на минимальном пространстве. Собственно эта проблема — сосредоточение или рассредоточение власти — была едва ли не центральной в долгой борьбе за государственное переустройство в России.
Остерман вернул — в иных условиях и с иными исполнителями — петровский принцип единодержавия. Тот самый принцип, который исподволь подтачивал, а затем попытался разом опрокинуть князь Дмитрий Михайлович.
Кабинет-министрами стали Остерман, канцлер Гаврила Иванович Головкин и князь Черкасский. Разумеется, старый и бессильный Головкин, вялый и ленивый Черкасский — "тело кабинета" — были лишь фоном, на котором Анна и Остерман реально правили страной.
То, что сам по себе Кабинет был учреждением — в смысле управления государством — условным, доказывает отношение к нему императрицы, особенно в первое после его образования время. Анна могла, скажем, дать Кабинету министров такое указание: "Господа кабинет-министры! Пошлите во Псков и в Новгород наловить около тех мест русаков сто и более, которых наловя для лучшего сбережения отправить в Петербург водою, конечно, в первых числах сентября месяца. Такожде и зайцев сколько можно наловить же". Или Кабинет министров получал приказ "мартышку, которую прислал Ланг и в Москве родила, прислать ее, и с маленькою мартышкою, ко двору…".
Следуя петровскому принципу, Анна опиралась не на государственные институты, а на конкретных людей, которым доверяла. Но если у Петра эти люди, при всей их нравственной разболтанности, принадлежали к определенной системе идеологии и стремительно возникшей государственной традиции — существовала своя "регулярность", — то здесь это были лица абсолютно случайные и, как правило, вполне беспринципные. Исключение составлял Остерман, сумевший приспособить унаследованные от Петра принципы к новым обстоятельствам.
