Мэтт и Джо. А что же завтра? - [55]

И там под навесом кто-то был. Кто-то стоял между столбов, словно взбежал сюда снизу и внезапно остановился. Вроде бы женщина. Или девочка. Вроде бы с ведром в руке. Лица ее он не видел, возраста определить не мог; угадывал только по легкому чувству неловкости и неправдоподобия, что она тут, что она остановилась на бегу из-за него, из-за Сэма. Как и все остальное, она была не больше чем тенью в этой контрастной картине, открывавшей детали, только если пристально всмотреться. А потом она исчезла. Пропала. Может быть, пригнулась, или ветром се сдуло, или вовсе ее там, по-настоящему, вживе, и не было. Отворилась дверь дома, и из пятен света образовалась фигура женщины. Она ступила на землю, но увидела Сэма и остановилась. Это было странно. Сэму, во всяком случае, это показалось странным.

— Пошли со мной, дружище, — сказал мистер Хопгуд. — Небось чашка чаю будет и тебе в самую пору.

Сэму стало страшно.

— Это Сэм, — сказал мистер Хопгуд. — А это моя жена, миссис Хопгуд, а вон там, за углом, прячется и дурит Салли Хопгуд. Ты не думай, Сэм, она вовсе не такая застенчивая и не такая глупая. У нее на всякий спрос найдется что ответить. И не воображай, будто она нас сейчас не слышит, — у нее уши чуткие, как у кролика. А где Берни? Неужто и сегодня в шахте? Хоть насос-то у него заработал? Я что-то не слышу. Заглядывал к нему кто-нибудь? Мод, я говорил ему, и тебе говорил: когда сыро, когда дождь, не работай. Пусть люди говорят что хотят. Пусть там золотая жила в фут толщиной. Что такое золото, в конце-то концов. А с Сэмом мы встретились на дороге. И хорошо, что встретились. Он помогал мне оттаскивать с дороги упавшие деревья. Пять или шесть мы с ним оттащили до Белгрейва. А там уж вышли спасательные команды. Если бы не Сэм, вы бы меня раньше полуночи не увидели. Лишняя пара рук, это значит немало. Салли! Там в кузове кусок бекона. Неси его в дом. Пошли, Сэм.

Да, это было странно. И мистер Хопгуд был странный. Вдруг совсем другой человек.

— Ну, что скажете насчет снегопада? Ничего себе, а? Лет двадцать, мне думается, мы такого не видели. Как раз как Линде было родиться. Помнишь, ехали на двуколке в Лилидейл? Ну и поездка была, бог ты мой. Только бы пассифлора не померзла. Угадали посадить триста кустов, и на тебе, снег пошел. Ходили, смотрели? Эвкалипты не выдерживают. Столько их попадало, ломаются от груза. Я видел сломанный сук фута в полтора, думаю, толщиной. Крепкая, здоровая древесина, а хряснула пополам, как спичка. Я всю дорогу до дому ехал и думал: может, следующее дерево упадет прямо на нас с Сэмом. Столько их там нависло над дорогой, где мы проезжали. Мокрое место бы от нас осталось. Но все обошлось на этот раз. Отличный бекон! Ну как было его не взять? Салли, под сиденьем там, в газету завернут. Отдохнем немного от бараньей тушенки. Прямо даром отдавали, такие цены. И на капусту тоже. Я нашу опять отдал в больницу. Какой прок от нее, не знаешь? Я вот не вижу больше прока. Столько времени потратили. Столько труда. Шесть месяцев в земле росла. И всё для чего?

Между тем мистер Хопгуд с Сэмом пересекли лужайку перед домом, обошли стоящую женщину, переступили порог, сели на лавку.

— Не покупает никто, Мод. Не покупают, и все. Бог его знает, чем люди кормятся, если даже капусту продать нельзя. Такую капусту везти домой, да еще по такой погоде. Кочан к кочану, крепкие, белые, купили бы, не пожалели. А никто не берет. Ни одного предложения не было. «Отдаю вам ее, — я так и сказал в больнице, — задаром. Даром отдаю, берите. Еще сорок дюжин кочанов. Да, да, говорю, я самый, что на той неделе приезжал, помните? Восемьдесят дюжин капустных кочанов срезал я на продажу в этом году. И все восемьдесят дюжин привез вам. Когда я болею, у меня нет денег на больницы, на докторов, жена моя духов вызывает. Давайте я сам отнесу их к вам на кухню, не выбрасывать же на свалку такую капусту, крепкую, белую, кочан к кочану». Столько трудов затрачено, чтобы ее вырастить, а ведь и они в больнице не могут принимать без конца, даже задаром… Расшнуруй башмаки, Сэм. Страдание не вознаграждается, дружище.

Женщина стояла в проеме открытой двери — черный силуэт на фоне бегущих серых облаков и белого тяжело лежащего на земле снега. Она была крупная, грузная женщина, но не толстая, и все это время она не произнесла ни слова и не взглянула на Сэма. Крупная, больше мистера Хопгуда, много больше. Может, даже в два раза, хотя трудно сказать. Боялся он ее, что ли? Так и сыпал словами, не переводя дух.

— Стало быть, ты капусту не продал? И двух дюжин не продал, чтобы оправдать хоть поездку? Пережег вон сколько бензину, съездил в Мельбурн и обратно. И за обед платил или так и проходил весь день голодным? И за бекон этот. И за все, все платил, там бесплатно шагу не ступишь. И за место на рынке. Сколько же ты привез обратно из тех денег, что с собой брал? Можешь не отвечать, Джек Хопгуд, без тебя знаю. Сам внес кочаны на кухню, отдал даром. А это, ты говоришь, Сэм. Кто этот Сэм?

— Сэм нуждается в друге, — так сказал Джек Хопгуд. — На моем месте и ты бы его там не оставила. Приготовь-ка нам чайку, милая. У нас был тяжелый, долгий день. Мы замерзли и умираем с голоду.