Метр Адам из Калабрии - [31]

Но вот лихорадка начала стихать; все реже с уст девушки срывались слова; слабость и угнетенное состояние сменили возбуждение и бред, и на больную сошел беспокойный сон. Марко Бранди воспользовался этим, подошел к туалетному столику Джельсомины, написал на клочке бумаги несколько строк, положил в маленький сундучок деньги и чеки, полученные от отца, а поверх сундучка — записку. Затем он тихо приблизился к постели невесты, прижался губами к ее губам, пробормотал прости, которое должно было стать последним, и вышел из дома, не посвятив никого в свой план.

Утром, как только Джельсомина открыла глаза, первым, кого она увидела у изголовья, был ее отец; она вскрикнула, подумав, что ее до сих пор одолевают лихорадочные видения. Но отец схватил ее в объятия, а его слезы и поцелуи вконец убедили ее, что все это происходит на самом деле. И тогда она спросила, как он тут оказался, ведь она полагала, что он находится в заключении и на нем тяжким грузом висит обвинение в преступлении, караемом смертной казнью. А тот сам ничего не понимал. В два часа ночи в тюрьму явился судья и объявил ему, что он свободен. Метру Адаму не потребовалось повторять это дважды; он побежал, чтобы объявить эту радостную новость своей Бабилане; затем, осознавая, какое беспокойство, должно быть, испытывает Джельсомина, считая, что отец ее либо мертв, либо находится в заключении, он тотчас же отправился в Тропеа, куда прибыл буквально за мгновение до того, как дочь раскрыла глаза.

И все-таки в этом было что-то непонятное, вынудившее Джельсомину сводить воедино разрозненные впечатления прошедшего дня. Она смутно помнила, что видела Марко Бранди; затем воспоминания стали более четкими, и она стала упрекать себя за холодность, с какой он был встречен ею. Но начиная с той минуты она уже ничего не помнила, за исключением жгучего поцелуя, вторгшегося в ее сон и оставшегося у нее на устах. Она со страхом осмотрелась: Марко Бранди больше тут не было. И теперь, когда отец вернулся и оказался вне опасности, все нежные порывы девичьего сердца вновь обратились к возлюбленному; она окликнула Марко Бранди, но тот не отозвался, а вместо него вошла тетка.

Та, по крайней мере, смогла им кое-что сообщить: Марко Бранди ушел накануне в десять вечера, не предупредив добрую женщину, куда он направляется, и лишь сказав ей, что оставил Джельсомине письмо. И действительно, стоило метру Адаму повернуть голову, как он увидел это письмо, лежащее поверх сундучка; Джельсомина схватила его и прочла то, что в нем было написано:

«Ты права, моя Джельсомина, именно я являюсь причиной всех несчастий, обрушившихся на твою семью, но я же и обязан их искупить. Единственное средство спасти невинного — это представить виновного. Завтра твой отец будет на свободе. То, что находится в этом сундучке, принадлежит твоему отцу — это лишь жалкое возмещение доходов, утерянных твоим отцом по моей вине, и попытка загладить беды, которые я на него навлек.

Прощай! Я не прошу более твоей любви, а прошу лишь прощения.

Марко Бранди».

Метр Адам открыл сундучок, надеясь, что узнает еще что-нибудь, но нашел там всего лишь двадцать тысяч франков, которые Марко Бранди получил от отца.

— Пойдем в Никотеру! — воскликнула Джельсомина, поднимаясь с постели. — Мне надо с ним увидеться, прежде чем он умрет!

XII СВАДЕБНОЕ ПЛАТЬЕ

Желание Джельсомины, как бы оно ни было свято, осуществиться не могло; по прибытии в Никотеру девушка и ее отец узнали, что заключенный содержится в одиночной камере.

Задержание Марко Бранди входило в число наиболее важных успехов правительства, и оно относилось к этому с исключительным интересом, поскольку сей дерзкий грабитель с большой дороги неоднократно делил с ним налоговые поступления с Сицилии. К тому же неаполитанское правительство, подобно всем правительствам, а может быть, и в большей степени, чем любое другое правительство, терпеть не могло, чтобы средства, собранные у налогоплательщиков, отклонялись от пути следования по назначению. В результате этого Марко Бранди не только не мог рассчитывать на какое-либо снисхождение, но и был судим с гораздо большей строгостью, чем любой другой бандит, из предосторожности с уважением относившийся к государственным деньгам и нападавший лишь на путешественников.

Процесс поэтому был недолог. Да и, по правде говоря, сам Марко Бранди вовсе не следовал примеру своего родителя и не делал ничего, что могло бы затянуть судебное разбирательство: он сразу же и безоговорочно признался во всех своих злонамеренных деяниях; соответствующий приговор не замедлил воспоследовать — Марко Бранди был осужден на смерть.

Узнав об этом, Джельсомина, еще полностью не оправившись от болезни, впала в еще более тяжелое состояние. Раньше она упрекала возлюбленного за то, что тот погубил ее отца, теперь же она обвиняла отца в том, что тот убил ее возлюбленного; казалось, над этой несчастной семьей вот уже на протяжении долгого времени тяготеет проклятие и одно несчастье в ней сменяется другим.

Что касается метра Адама, который обычно проявлял недюжинную изобретательность и находчивость, то на этот раз он оказался в затруднении и в запасе у него не оказалось ничего, кроме слез, добавившихся к слезам дочери; порой ему приходили мысли о том, чтобы броситься к ногам короля и напомнить ему, что именно он, метр Адам, изобразил Богоматерь Кармельскую на штандартах кардинала Руффо; но, помимо того, что данное событие произошло более двадцати лет назад, в связи с чем Фердинанд вполне мог об этом забыть, да и к тому же у него мог быть для того и какой-нибудь определенный повод из числа тех, что заставляют королей иметь короткую память, путешествие подобного рода отняло бы не менее двенадцати-пятнадцати дней, а казнь должна была произойти через день; оставалось лишь ожидать дальнейшего развития событий и уповать на Господа.