Меткое московское слово - [72]

Вторая запись:

— Слушаю вас… Видеть меня желание имеют? Почему и нет? Меня, образованного человека, приятно видеть… Господин, вы на меня-с? Вы что, тоже протокол пишете в книжку? Как?.. Ах, виноват, для интересу?.. Историю жизни?.. Хе-хе-с! Могу, отчего нет?.. А кэк-вок за ворот будет? Мерси! За это я всегда кэк-вок беру, и люди хорошие платят. За рассказ — половинка с ветчиной, на закуску две бутылки пива. Идет, идет… Хе-хе-с! Вот только от протокольной кляузы освобождение получу. Я не кто-нибудь, мастер дела своего, в банке книжку имею на три тысячи — у жены в комоде, под замком лежит…

Специальность моя — завивка… У французского парикмахера Демерле жил, имели они гран-при с парижской выставки, особую бумагу и аттестат. Улитку живую — черепаху кушали к завтраку для кофея. Не смейтесь… Ей-богу-с, поверьте старому человеку! Я тоже пробовал, но сильно меня тошнило. Горло узкое… Даже нарочно они мне давали для расстройства органов пищеварения и чтоб в хороших людях мог себя вести… Начинаю-с, прошу слушать. Кого толкнул? Хорошо, могу отойти вот сюда — не сбегу. Я вас локтем, а вы меня норовите в бок кулаком. Ай-ай, мадам, я вам не муж, чтобы бить меня, свое дома озверение, как вы, имеется. Пришли вы в государственное учреждение и толкаете прочих посетителей-клиентов. Я и не разговариваю… Меня ожидают человек — господин-гражданин, которые мной антирисуются по книжному делу. Я вот здесь встаю, а вы, не знаю как вас величать, господин-гражданин, облокотитесь к бальерам. Ну, вот-с… История жизни Пьера Перфильева для людей честных и всяческое положение сознательно одобряющих. Я всех так вначале опреждаю… Иду я, извольте видеть, в праздничное воскресение по бульвару. Пальто на мне серое, с крапинкой, брючка полосатая, галстук розовый — словом-с, обличие, позвольте выразиться, редкостное! Сам-с молодой и юный, в расцвете положения… Иду и музыку слушаю — из Александровского училища оркестр с капельмейстером. И приглянулась мне горнишоночка одна, скромная так на вид, сирота и глаза вниз. Главное, господин-гражданин, глаза вниз. Вон куда! Ну, думаю, Петруша, Пьер, я сам себя Пьером привык звать, будет купаться — вода холодная, партию себе пора подыскивать. Познакомился, сочувствие характеру своему вызвал и через неделю предложение руки для сердца сделал. Повенчались мы у попа Кирилла приходского, винца выпили. От радости я даже бал-паре устроил: гармониста позвал и в водку для веселья «буравец» пустил, то есть корки лимонной и рябины вяленой намешал. И в какую историю я тут попал, что и сказать тошно… Не на сироте женился, а на нечистом духе. Во-первых, с кавалерами до меня гулялась и прикосновение имела, а во-вторых — на пятый день глазную впадину пузырьком мне выбила. Туда-сюда, дело сделанное, батюшкой заверенное! Терпеть и пришлось. Зверь — не баба! И утюгами она меня била, и кастрюлями, и ножницами по головной кости. Двадцатый год тому назад, и редкий день у меня без излияния слез… Повадился это ко мне в то самое время от старого правительства околоточный из участка в магазин ходить. Вертлявый такой, ухватистый, из себя ловкий, кляпатура[46] громадная. Придет, а сам за занавеску через зеркало глаза пялит. А квартира моя в соседней комнате помещалась, и баба обыкновение имела на стуле сидеть около и в щель посматривать. Себе ничего была в лице… Раз улыбнулась ему, два, три-с… А глаза, как и мне, вниз. Ну, думаю, понимаю я, в чем дело у вас. Тут решил отомстить соблазнителю и союз их ревностью расстроить. Борода у господина околоточного, господин-гражданин, росла жесткая-прежесткая, на манер щетины свиной, и брил он ее под актерское обличие.

Как-то, знаете, дверь парадная, со стеклом и надписью, распахивается, сабель — трень-брень, и соперник мой, дозвольте выразиться, в магазин вваливается…

Третья запись:

— Пьер, кричит, брей, по делам поспешность имею! Живо!.. — А сам глаза в занавеску. И баба тут как тут — из печки горшок с кипятком, будто помочь мне, на ухвате вытаскивает. Верите богу истинному или нет, жилы у меня в суставах заходили и коленки ныть, точно перед погодой, принялись. Главное дело — почтение к начальству сохранялось и протокола я санитарского опасался, потому отхожее место у меня под окном стояло, а еще месть я ему задумал самую ужасную. Бр-р, сейчас еще мороз в кожу! Посадил, как сейчас это все перед глазами, за ноздрю его деликатно пальцем подковырнул, голову приподнял, мылом обмазал и занялся, как повар с картошкой. И так я его выбрил, что небу жарко стало, что им сесть, ни лечь, с корнями и с всей пенькой. Бритву держу напоперек и не режу волос, а сцарапываю. Пока бреешь — ничего, а когда отрастать начнет, так морда покраснеет вся, лишай мокрый пойдет и из корня с кровью колючка вылезет. Секрет в этом парикмахерский, называется по-нашему «оттяжкой-с». Только и оттяжка эта ума требует! Делать ее надобно умеючи. Лицо чистое-начистое вначале делается, и потом, на другой день, — кипятком точно кто в рыло плеснул.

С той поры отвадил я его от магазина. Только раз находил с повесткой и словом не удостоил милостивым. С месяц, почитай, морда-то болела. Честь свою супружескую завсегда сберегать умел, только самому житья в доме не было. Как мак махровый в синяках ходил! Что делать станешь? Есть на это пословица даже: «Милый туго наворочал, был хозяин — стал рабочий». Вот и сегодня ночь прогулял, как и быть, не знаю. Какие объяснения представить? Так и чувствую — скалкой. А на днях в личность чаем стеганула.