Метеоры - [2]

Невообразимый концерт из лая и смеха. Эдуард приехал. Его поездка в Париж в этот раз, кажется, длилась меньше обычного. Старея, он, быть может, утрачивает вкус к отлучкам в столицу? Он поднялся в дом переодеться. Чуть позже он придет поздороваться с Марией-Барбарой. Неслышно подкрадется к ее шезлонгу. Склонится над ней, и каждый будет смотреть на перевернутое лицо другого. Он поцелует ее в лоб и, обойдя шезлонг, встанет перед ней — высокий, стройный, элегантный, импозантный, с нежной и насмешливой улыбкой, которую он словно подчеркивает, поглаживая пальцем короткие усы.

Эдуард — второй муж Марии-Барбары. Первого она едва знала. Отчего же он умер? Наверно, погиб в море, он был помощником капитана на Торговом флоте. Но от болезни или от несчастного случая? Она помнит очень смутно. Возможно, он исчез как раз оттого, что жена была целиком поглощена первой беременностью, совершенно позабыв про ее эфемерного автора.

Первая беременность… В тот самый день, когда эта молодая женщина узнала, что ждет ребенка, началась ее настоящая жизнь. Прежде было отрочество, родители, бесконечно пустое голодное лоно, тоскливо ждущее чего-то. С тех пор ее беременности не просто следуют одна за другой, а сливаются в одну, становятся нормальным, счастливым состоянием, едва прерываемые кратким тревожным бездельем. И как мало значит супруг, сеятель, автор жалкого щелчка, запускающего процесс созидания.

Близнецы, постанывая, ворочаются, Мария-Барбара склоняется над ними, и ее сердце снова сжимается при виде странной метаморфозы, которую вызывает на их лицах пробуждение. Спящие, они возвращены к самому сокровенному, к самому глубокому и неизменному, что в них есть, — сведены к общему своему знаменателю — неразличимы. Одно тело, сплетенное со своим двойником, то же лицо с так же опущенными веками, являющее одновременно фас и правый профиль, первый округл и спокоен, второй строг и чист, и оба замкнуты в единодушном отвержении всего, что не является вторым. И именно так Мария-Барбара ощущает их ближе всего к себе. Их незапятнанная схожесть — отражение маточных оболочек, из которых они вышли. Сон возвращает им ту первозданную невинность, в которой они сливаются воедино. На самом деле все, что отдаляет их друг от друга, отдаляет их от матери.

По верхам пронесся ветер, и один и тот же озноб охватил обоих. Они разжимают объятия. Окружающий мир снова завладевает их чувствами. Они потягиваются, и два лица, по-разному отвечающие на зов внешней жизни, становятся лицами двух братьев, лицом Поля — самоуверенным, волевым, властным, и лицом Жана — беспокойным, открытым, любопытным.

Жан-Поль садится в гамаке и говорит: «Я хочу есть». Заговорил Поль, но Жан, притаившийся сзади и тоже обращенный к Марии-Барбаре, присоединился к фразе, таким образом сказанной обоими.

Мария-Барбара достает из плетеной корзины яблоко и протягивает его Полю. Мальчик с недоумением отстраняет его. Она берет серебряный нож и разрезает плод, лежащий в левой руке, пополам. Лезвие с треском взрезает коробочку из пяти крошечных сухих перегородок, раскрывающихся в глубине яблочного среза. Немного белой пены выступает по краю разрезанной кожуры. Половинки разделяются, еще удерживаемые коротким деревянным черенком. Влажная ноздреватая мякоть окружает ороговевшую сердцевидную ячейку, где гнездятся два коричневых вощеных семечка. Мария-Барбара дает по половинке каждому из близнецов. Они внимательно рассматривают свои доли и без слов обмениваются. Она не пытается понять смысл этого маленького ритуала, о котором она знает только то, что это не детский каприз. С набитым ртом близнецы начинают долгие и таинственные переговоры на тайном языке, который в семье называют эоловым. Пробуждение на мгновение разлучило их, вырвав из сумятицы сна. Теперь они воссоздают близнецовую интимность, сверяя ход мыслей и чувств с помощью этого обмена ласковых звуков, где при желании можно разобрать слова, стоны, смех или просто сигналы.

Рыжий спаниель вылетает на луг и радостно скачет вокруг «бивуака» Марии-Барбары. Над ней склоняется лицо Эдуарда, на лоб ложится поцелуй.

— Добрый вечер, дорогая.

Эдуард стоит перед ней, высокий, стройный, элегантный, импозантный, с лицом, освещенным нежной и насмешливой улыбкой, на которую он словно указывает, поглаживая пальцем короткие усы.

— Мы не ждали вас так скоро, — говорит она. — Это приятный сюрприз. Париж, кажется, вас забавляет все меньше.

— Я езжу в Париж не только забавляться, вы же знаете.

Он лжет. Она знает это. Он знает, что она знает. Эта игра зеркальных отражений — их общий ритуал, повторение на уровне супружеской четы большой близнецовой игры, правила которой сейчас терпеливо разрабатывает Жан-Поль, повторение тривиальное и поверхностное, похожее на те плебейские романы, что в некоторых театральных пьесах дублируют в комическом ключе высокие отношения государя и принцессы.

Пятнадцать лет назад Эдуард заставил Марию-Барбару выбирать вместе с ним и обставить красивую квартиру на острове Св. Людовика. Затем, чтобы, по его словам, совершать любовные эскапады — изысканный ресторан, театр, ужин. Неужели он забыл — или сделал вид, что забыл, — как мало Мария-Барбара любила разъезды, Париж, флирт? Она безропотно подчинилась игре, из мягкости характера, из лени, съездила, решила, подписала, обставила, но с уходом последнего рабочего на остров Св. Людовика больше не возвращалась, предоставив Эдуарду свободу для деловых встреч. Эти встречи быстро стали множиться и затягиваться. Эдуард исчезал на целые недели, предоставляя Марию-Барбару детям, оставляя мастерские «Звенящих камней» на старшего мастера Ги Леплорека. Она смирилась, по крайней мере внешне, с его отлучками, поглощенная заботами о саде, наблюдая за небом, большим птичником, толпой детей, к которым всегда примешивались пациенты Святой Бригитты, и особенно близнецами, лучезарного присутствия которых достаточно, чтобы умиротворить ее.