Метелло - [87]

За распахнутым окном стояла ночная тишина. Только время от времени из винной лавки на углу доносились чьи-то голоса. Муж Челесты, закончив играть в карты, прощался с конюхом. Часы пробили два.

— Мне нужно встать в четыре, — сказал Метелло. — Кто же меня разбудит? Ну и денек был сегодня!

— Я разбужу тебя, — ответила Эрсилия. — Не беспокойся.

Метелло закрыл глаза, и она, решив, что он заснул, сняла с него носки и накрыла простыней. Взяв лампу, она высоко подняла ее и минуту стояла, глядя, как он спит. Он лежал на боку, одна щека его сплюснулась от подушки. И боязнь за него пересилила обиду, которая еще была жива в сердце Эрсилии.

Метелло сказал ей, что он, Джаннотто и все, кто был за продолжение забастовки, оставшись без Дель Буоно и не зная, что предпринять в создавшейся обстановке, решили еще до наступления дня собраться у своих строительных площадок и встретить тех, кто придет сюда, чтобы вернуться на работу.

— Их, конечно, нужно убедить по-хорошему, — сказал он. Но тут же добавил: — Любой ценой.

А относительно Олиндо сказал:

— С Олиндо я договорюсь сам. Уж он-то у меня не поднимется на леса. В случае чего я свяжу его по рукам и ногам и продержу полдня в канаве, как я это делал, когда Мы были детьми и играли в войну гарибальдийцев с папскими солдатами.

Эрсилия вернулась на кухню и снова взялась за работу. Ей надо было собрать в букетики разноцветные маки, которые так понравились прелестной Идине.

Когда пробило четыре, Метелло уже не спал.

— Мне так и не удалось сомкнуть глаз, — сказал он Эрсилии. — Лежал, думал — и все впустую.

Ночью, после того как Эрсилия, заботливо укрыв его простыней, вышла из спальни, он попытался заснуть, решив ни в коем случае не допустить каменщиков к работе. «Пусть даже придется избить всех по очереди и отправить в больницу, чтобы они составили компанию Аминте».

Но в глубине души он ощущал не твердую решимость, а скорее грусть или, вернее, какое-то смутное чувство, где смешивались и стыд и досада. Никогда прежде не испытанное беспокойство не давало ему заснуть.

В прошлом ему приходилось пережить и огорчения и страх, а в раннем детстве — даже ужас, как например в ту ночь, когда карабинеры арестовали папу Эудженио. Или во время землетрясения в тот воскресный день, когда они обедали и вдруг увидели, как закачалась лампа и потолочная балка дрогнула над их головами. Или, наконец, когда он бросился в заводь спасать Олиндо, а тот уцепился за его шею, и они оба пошли бы ко дну, случись это посреди реки. Но в заводи им все-таки удалось выбраться на такое место, где можно было достать дно ногами. Все это было в детстве, в те далекие, почти позабытые годы, когда они бегали в штанишках до колен и жили в деревне. Он был еще мальчишкой, и его могли испугать темнота, малейший шорох и любая тень; любой пустяк мог вселить в него ужас. Однако именно благодаря этому они с Олиндо умели вовремя прятаться в скорлупу, оберегавшую их от зла. Но эта скорлупа стала им не нужна, когда они впервые посмеялись в глубине души над рассказами священника о муках ада и когда маме Изолине не удалось напугать их страшными историями о приведениях, которые по ночам появляются у изголовья. И вот однажды безлунной ночью, когда в доме все спали, Метелло нарочно пошел один, даже без Олиндо, по той тропинке, где на третьем тутовом дереве был найден повешенным стражник. Он добрался до самого берега Сьеве, и даже блуждающие огни на кладбище, мимо которого ему пришлось проходить, не произвели на него впечатления. На берегу он не спеша стал вытаскивать крабов из-под камней, и когда вернулся на заре, все в доме Тинаи были на ногах и искали его. Удивленный, что эти далекие воспоминания ожили в его памяти, он спрашивал себя: «Что это значит? Я рано расстался с детством и перестал всего бояться». Еще тогда он инстинктивно понял, что только живые существа могут причинить зло. Он подходил к ним с наивной доверчивостью, но тут же оказывался поверженным на землю. Это случалось с ним дважды, в самые решающие моменты его жизни. В первый раз, когда, с трудом добравшись до Флоренции, он, ослабевший от бессоницы, усталости и голода, неожиданно столкнулся с враждебностью грузчиков на рынке. Правда, Бетто тут же взял его под свою защиту, а затем научил читать и писать и дал ему настоящую специальность. А в другой раз за простое участие в демонстрации его надолго заперли в Мурате вместе с Джаннотто, Гиго Монсани, токарем Фьораванти, и ему казалось, что за стенами тюрьмы он не оставил ничего, кроме свободы. Но раздался голос Эрсилии, и он тотчас же сказал себе: «Вот выйду отсюда и женюсь на ней».

Оказывается, достаточно сохранить хотя бы каплю мужества, как тут же встречаешь дружескую руку, готовую поддержать тебя в беде. Встречаешь дружбу и можешь встретить любовь. И за это не нужно ни благодарить, ни чувствовать себя обязанным. Протягивая тебе руку, люди помогают и себе побеждать собственное уныние, страх и ужас. Ты должен быть им другом и любить их так, как тебе подсказывает сердце. Но не больше, иначе это будет преувеличением и лицемерием. Мы все слились в множество хороводов и незримо держим друг друга за руки. Стоит выйти из хоровода, и тогда ты действительно пропал. Хлеб нелегко достается бедняку, и неверно говорят, что у кого мало добра, у того мало забот. Напротив. Жить в этом мире трудно. А особенно трудно жить умело. И не зря говорится: «Стоит только позволить себе что-нибудь лишнее, как твоему благополучию сразу приходит конец».