Метель - [9]

—#Ну вот и взобралися,#— Перхуша надел валенки, уселся рядом с доктором и устало улыбнулся ему.#— Поехали?

—#Поехали!#— почти выкрикнул доктор, нашаривая портсигар и спички в глубоком, шелковом, приятном на ощупь кармане.

Это знакомое прикосновение гладкого, уютного шелка сразу успокоило его и дало понять, что самое тяжелое — позади, что этот беспокойный, опасный овраг навсегда остался за спиной.

Платон Ильич закурил папиросу с особым наслаждением человека, отдыхающего после тяжкой работы. Узкое, разгоряченное лицо его дышало теплом.

—#Хочешь папиросу?#— спросил он Перхушу.

—#Благодарствуйте, барин, мы не курим.#— Возница поддернул вожжи, лошадки слабо потянули.

—#Что так?

—#Не привелося,#— устало улыбался своей птичьей улыбкой Перхуша.#— Водку пью, а табак не курю.

—#И молодец!#— так же устало рассмеялся доктор, выпуская дым из полных губ.

Лошадки тянули потихоньку, самокат ехал по напрочь занесенной дороге, прокладывая себе путь. Лес кончился вместе с оврагом; впереди, сквозь крутящийся снег слабо виднелось покатое поле с редкими островами кустов и ивняка.

—#Притомилися коньки мои.#— Перхуша шлепнул варежкой по рогоже.#— Ничо, щас вам полегшает.

Дорога стала плавно уходить влево, к счастью, на ней опять показались редкие вешки.

—#Щас запруду проедем, а там — прямая дорога через Новай лес, сбиться трудно,#— пояснил Перхуша.

—#Давай, брат, давай,#— подгонял его доктор.

—#Малость они передыхнут, да и покатим.

Лошадки потихоньку приходили в себя после мучительного подъема и тянули самокат неспешно. Так протащились версты две, и почти совсем стемнело. Снег валил, ветер стих.

—#Вот и запруда.#— Перхуша указал кнутиком вперед, и доктору показалось, что впереди большой, занесенный снегом стог сена.

Они подъехали ближе, и стог сена оказался мостом через речку. Самокат стал переезжать его, что-то заскребло по днищу, Перхуша схватился за правило, выравнивая движение, но самокат вдруг стало заносить вправо, он сполз с моста, ткнулся в сугроб и стал.

—#Ах, засади-тя…#— выдохнул Перхуша.

—#Неужели опять лыжа?#— пробормотал доктор.

Перхуша спрыгнул, раздался его голос:

—#Ну, пади! Па-ди! Па-ди!

Лошади стали послушно пятиться, Перхуша, упираясь в передок самоката, помогал им. Самокат с трудом выехал из сугроба, Перхуша исчез в снежной пелене, но быстро вернулся:

—#Полоз, барин. Бинтик ваш стащило.

Доктор с раздражением и усталостью выбрался из-под полости, подошел, наклонился, с трудом различая треснутый носок полоза.

—#Черт побери!#— выругался он.

—#Во-во…#— шмыгнул носом Перхуша.

—#Придется опять бинтовать.

—#А толку-то? Пару верст проедем, и опять.

—#Ехать надо! Непременно надо!#— тряс малахаем доктор.

«Упрямай…»#— глянул на него Перхуша, почесал висок под шапкой, глянул вдаль:

—#Вот чего, барин. Тут рядом мельник живет. Придется к нему. Там и полоз починить сподручней.

—#Мельник? Где?#— закрутил головой доктор, ничего не различая.

—#Во-о-он окошко горит,#— махнул рукавицей Перхуша.

Доктор вгляделся в снежную темноту и действительно различил еле заметный огонек.

—#Я б к нему и за десять целковых не поехал. Да, видать, выбора нет. Тут в поле ветер ловить не хочется.

—#А что он?#— рассеянно спросил доктор.

—#Ругатель. Но жена у него добрая.

—#Так поехали скорей.

—#Токмо пошли уж пёхом, а то лошадки замучаются тащить.

—#Пошли!#— решительно направился к огоньку доктор и сразу провалился в снег по колено.

—#Вона там дорога!#— указал Перхуша.

Оступаясь в долгополом пихоре и чертыхаясь, доктор выбрался на совершенно неприметную дорогу. Перхуша с трудом выправил туда самокат и понукал лошадок, идя рядом и держась за правило.

Дорога ползла по берегу замерзшей реки, и по ней крайне медленно, мучительно пополз самокат. Направляя его, Перхуша устал и запыхался. Доктор шел позади, изредка толкая самокат в спинку сиденья. Снег валил и валил. Временами он падал так густо, что доктору казалось, будто они ходят по кругу, по берегу озера. Огонек впереди то пропадал, то мерцал.

«Угораздило напороться на эту пирамиду,#— думал доктор, держась за спинку самоката.#— Давно б уже были в Долгом. Прав этот Козьма — сколько же ненужных вещей в мире… Их изготавливают, развозят на обозах по городам и деревням, уговаривают людей покупать, наживаясь на безвкусии. И люди покупают, радуются, не замечая никчемности, глупости этой вещи… Именно такая омерзительная вещь и принесла нам вред сегодня…»

Перхуша, непрерывно поправляя сползающий вправо с дороги самокат, думал о ненавистном мельнике, о том, что дважды уже зарекся к нему ездить, и вот опять придется иметь с ним дело.

«Видать, слабый зарок я себе положил,#— думал он.#— Зарекся на Спас: ноги моей там не будет, а таперича — прусь к нему за подмогой. Если б зарекся крепко — ничего б и не случилось, пронесли бы ангелы на крылах своих мимо этой мельницы. А таперича — прись, стучи, проси… Или вовсе не надо зарекаться? Как дед говорил: худа не делай, а зароку не давай…»

Наконец впереди из снега возникли еле различимые две полулежащие в сугробах ракиты, а за ними и дом мельника со светящимися двумя окошками, стоящий прямо на берегу и почти нависающий над рекою. Застывшее в реке водяное колесо сквозь пургу показалось доктору круглой лестницей, ведущей в реку из дома. Это выглядело так убедительно, что он даже не усомнился и понял, что лестница это непременно нужна в хозяйстве для чего-то важного, связанного, вероятно, с рыболовством.