Метафизика войны - [35]

;[34] руки салютовали её изображению, когда, с пришествием нового Принцепса,[35] ему приносилась клятва верности третьего января каждого года, а торжественные молитвы возносились в сенате за здоровье императора и процветание империи. Особенно интересно то, что это был самый цепкий римский культ из так называемого «язычества», сохранившийся после уничтожения всех остальных.

Другие соображения можно извлечь из римского понятия mors triumphalis, «триумфальной смерти», демонстрирующего различные аспекты, которые мы, возможно, рассмотрим в другой раз. Здесь мы просто хотим добавить кое-что об одном особом аспекте героического посвящения, связанного с древнеримским понятием devotio. Оно выражает то, что в современных терминах может быть названо «трагическим героизмом», но связано с ощущением сверхчувственных сил и высшей, весьма специфической целью.

В древнем Риме devotio не означала «набожности» в современном смысле педантичной и чересчур щепетильной практики религиозного культа. Скорее это было воинственное ритуальное действие, в котором клялись пожертвовать собой, а жизнь сознательно посвящалась «низшим» силам, чей вызов должен был внести вклад в победу — с одной стороны, наделив героя неодолимой силой, а с другой стороны, вызвав панику у врага. Это был ритуал, формально основанный римским государством как сверхъестественное добавление к оружию в тех отчаянных случаях, когда считалось, что вряд ли можно победить врага обычными силами.

Из Ливия (VIII, 9) мы знаем все детали этого трагического ритуала, а также священную формулу вызова и самопосвящения, которую намеревавшийся пожертвовать собой во имя победы должен был произнести, повторяя её со слов понтифика, одетый в praetesta, с накрытой головой, с рукой на подбородке, а с ногой на копье. После этого он встречал свою смерть в сражении — это был уже не человек, а снизошедшая на него «фатальная» сила. Были благородные римские семьи, в которых этот трагический ритуал был почти что традицией: например, трое из рода Дециев совершили его в 340 г. до н. э. в войне против мятежников–латинов, затем снова в 295 г. в войне с самнитами, и снова в 79 г. в битве при Асколи: как если бы это было «семейное правило», как говорит Ливий.

Как чисто внутренняя позиция это жертвоприношение может напоминать по своей абсолютной ясности и добровольному характеру то, что всё ещё происходит сегодня в японской войне: мы слышали об особых торпедных судах, или о японских самолётах, пикировавших со своими экипажами на цель, и, опять же, это жертвоприношение, почти всегда совершаемое членами древней воинской аристократии, — самураями, имеет ритуальный и мистический аспект. Различие определённо состояло в том, что они не намеревались совершить больше, чем чисто материальное действие — но не истинное вызывание, как в римской теории devotio.

И естественно, современная и, прежде всего, западная атмосфера по тысячам причин, которые стали, так сказать, основополагающими для нашего существования за столетия, сильно затрудняет возможность почувствовать и привести в движение силы, действующие на заднем плане, и придать каждому жесту, каждой жертве, каждой победе преобразующий смысл — как те, что мы обсудили выше. Однако несомненно, что даже сегодня, в этих торжествующих превратностях не нужно чувствовать себя одиноким на поле боя — нужно чувствовать, несмотря ни на что, связь с чем-то большим, чем просто человеческий порядок, и пути, которые нельзя определить только ценностями этой видимой реальности, могут быть источником силы и упорства, чьи эффекты на любом плане, по нашему мнению, нельзя недооценивать.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Принципом древней мудрости является то положение, что сами ситуации не так важны, как отношение к ним, и, следовательно, значение, им придаваемое. Христианство, обобщая с похожей точки зрения, смогло говорить о жизни как об «испытании» и переняло максиму vita est militia super terram.

В спокойные и упорядоченные периоды истории эта мудрость достижима только для немногих избранных, так как слишком много случаев, в которых можно сдаться и пасть, посчитать эфемерное важным, забыть нестабильность и случайность того, что неизбежно обладает такими качествами по своей природе. Именно на этом основании организовано то, что может быть названо в широком смысле буржуазной жизнью: это жизнь, которая не знает ни подъёмов, ни глубин, и развивает интересы, привязанности, желания и страсти, которые, какими бы важными ни были с чисто земной точки зрения, становятся мелкими и относительными с надындивидуальной и духовной точки зрения, которую всегда нужно считать присущей любому человеческому существованию, достойному таким называться.

Трагические и разрушительные периоды истории обеспечивают силой обстоятельств тот факт, что большее количество людей идут к пробуждению, к освобождению. И по сути именно этим может быть измерена глубинная жизненная сила человека, его мужественность и его устойчивость в высшем смысле. И сегодня в Италии на том фронте, который более не знает разделения на солдат и мирное население, и поэтому видел так много трагических последствий, нужно привыкнуть смотреть на вещи с этой высшей перспективы в намного большей степени, чем это обычно возможно или необходимо.