Метафизика пата - [9]
Ноль ни о чем не говорит. Все говорит о ноле. Из ноля все растет: и то, и это.
Патоанализ отказывается от бытия, в терминах которого описывается мир.
Онтологическое содержание пата равно нулю. Отказ от бытия заставляет отказаться и от ничто, в терминах которого переживается мир.
2.6. Ничья
Ничто — это все-таки что-то. Пусть не это что и не то, но все же рядом со что.
Ничто мистериально. Нулевую мисте-риальность я называю ничьей. Патовая ничья исключает возможность того, чтобы была тайна. Нет тайны, нет и святого. С приостановкой действия субъектных структур мир полностью демифологизируется. Чья эта вещь? Ничья. Ни того, ни этого. В поле ничейности нет страха и трепета перед ничто. А без ничто все экзистенциальные понятия теряют смысл. В патовой ничьей нет фантазмов, т. е. нет места для того, что заполняет онтологический разрыв между присутствием и отсутствием. Что заполняет? Желание отсутствующего и отсрочка в удовлетворении желания. Например, свобода. Она чья? Ничья. В свободе важна ничейность. А ничейность беззаботна. Есть ли свобода, нет ли ее — все это не имеет никакого значения. Ничейность делает единственно приемлемым результатом ничью. Все вяжет и связывает: и любовь, и ум, и страх. Ничейность ничьей развязывает и освобождает.
Патовая ничья бессубъектна. Она разрешается в жесте. Чей жест? Ничей. Все равно чей. Жест — и вот уже нет фишек. Кто субъект? Тот, кто ходит в подходящее время.
Ходит жестом, как козырем.
Ничья возникает на волне фундаментального разрыва с ничто. Ничья — из вечности шаха.
2.7. Ничего
Вот Бисмарк. Он ходил по полю ничейности. Ходил и понял, что это поле ничего. И это жест. А вот Я. Как я живу? Тоже ничего, т. е. в патовой связи с онтологическим нулем и бессубъектной ничьей. И это ничего укрывает меня от связи с ничто. Бессвязность ничего ведет по тропинкам пата. Оно продуцирует и воспроизводит в себе один вид энергии — отрицание пата. Но это отрицание только удваивает пат. Ничего переводит пат в форму а-патии. Что ты делаешь? Ничего. Россия подвешена к необходимости делать ничего. Откуда оно, это ничего? Из дали бесконечного тупика.
Ничего не делать предосудительно. Ничего-не-делание разрушает пат.
Был пат, но была и мистерия. Патовая жизнь отличается от мистериальной.
Мистериальный мир я называю структурированным миром. Патовый — бесструктурным. В мистери-альном мире — тайна. Но тайна —. это не то, что известно двум и неизвестно всем. В тайне — жертва. Весь мир структурирован жертвенным действием.
Что нас связывает? Не разделение труда. А что? Жертва. Соучастие в преступлении, в жертвенном действии. Здесь абсолютная вина. И тайна. В ней подъем к абсолюту и возвращение. Вернее, падение. И следы мистериального подъема в мире относительного. Культ культуры — это мистерия вокруг того, что привнесено оттуда, с высоты падения. Без мистерии жизнь — пустая канитель на пути к пату.
Анализ постмистериального мира я назвал патоанализом. Я не говорю, что мир — это пат. Я говорю, что в мире есть что-то, что можно увидеть в предположении пата.
Например, ничего, пустота которого не от полноты, а от пата.
Ничего требует жертвы. Что жертва? То, что нас связывает. Где стрелочник? — Вот основной вопрос философии пата. Пату нужен алтарь. И жертва, возникающая из жеста пата. В нем имя жертвы. Но жертва — не дело одного одинокого. В жертве важна круговая порука.
В постмистериалыюм мире муляжей невозможен собор. Что не возможно? Абсолютное.
Бог приходит к общине, а не к собранию одиночек. Вот колхоз. Это постмистериальная коллективность. В ней нет места языку мифов, действию символического порядка. Внутри демистифицированной социальности символ — это просто знак. Что такое знак? То, на что отвечают производством знаков.
Ничего приостанавливает действие структур как символического ряда, так и приспособительного. И то бывает, что ничего не бывает. В бесструктурности пата полагаются на авось.
2.8. Авось
Во се история. А во се космос. «А Во Се» — мистический жест пата. В патологическом жесте нет указания на то, что имеет место «сейчас и здесь». Например, в нем нет указующего «Я», т. е. нет местоимения, из которого просматривается вся история или весь космос.
Я начинаю с авось не потому, что нет другого начала, а потому, что нет больше истории. Авось остается, а история уходит. Указующий жест «а во се» провисает над пустотой. В ситуации истории полагаются на прогресс. В ситуации пата можно положиться только на авось, небось да как-нибудь. Авосевы города не горожены.
Ведь что такое история? Течение. Не содержание того, что течет, а возможность того, чтобы вообще что-то протекало. Непрерывное возобновление этой возможности и есть история. Возобновление чего? Например*, неравенства. Или элиты. Почему?
Потому что, когда есть неравенство, тогда есть и то, откуда все вытекает, и то, куда все течет. И еще есть люди, которые удерживают себя в сопряжении начала и конца, низкого и высокого. Co-пряжение неравного требует напряжения, воспроизводимого всякий раз заново. Ослабить напряжение — значит остановить течение.
Но бульдозер цивилизации если чем-то и занимался, то выравнивал неравное и засыпал неровное. Высокое срезано, низкое поднято. То есть что поднято? Уровень цивилизации. Современный человек не выдержал напряжения истории и сломался.
В книге впервые в научной и философской литературе разрабатывается концепт клипового сознания и показывается его связь с виртуальной реальностью. Клиповое сознание рассматривается автором не как знание, а как аффективное действие. Для него существует не мир, а образ мира, для него мыслить — это значит быстро мыслить. Здесь важна не логика, а реальность. В книге показано, как работает клиповое сознание в философии, в науке, в искусстве, в образовании и политике. Книга предназначена для тех, кто интересуется новейшими тенденциями в развитии современной философии.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.