Метафизика пата - [7]
2.2. Разоблачение
Кто не косит? Тот, у кого есть мысль, т. е. содержательная мысль. Мысль не содержанка. Она — оппозиционера. Она всегда на позициях, т. е. определена структурным различием. Мыслить — значит быть в оппозиции относительно самой мысли. Пока я держу различие, я мыслю содержательно. Например, знаю, что есть верх и есть низ, и что низ — это не верх. То есть я мыслю содержательно не содержание верха и не содержание низа, а мысль. Что там наверху или что там внизу, неважно. Это «что» нельзя перебрать перебором. Оно бесконечно и в этом смысле выступает как «что угодно».
Всякая содержательная мысль угодлива. Коси — не коси, а что изволите — основной принцип мышления. Но нельзя что-нибудь сказать, не высказав угодливости различающего мышления? Не обернув оборот, т. е. не сделав содержание верха содержанием низа и наоборот. Был ничем, стал всем. «Был — стал». Это завораживает. Пат разоблачает мышление. Вслед за мышлением разоблачилось и бытие.
Слово «вслед» здесь не обозначает следствия. Оно вообще ничего не обозначает, т. е. не указывает на то, что не было бы им самим.
Разоблачению подлежит прежде всего идея возвращения. Почему? Потому что она хорошо одета. Оставить ее без облачения и в этом смысле раздеть — значит лишить основания новоязыческую ментальность, ядром которой является. космизм.
Патоанализ расшифровывает идею возвращения (и космизм) как запись работы вечного шаха. То есть вечный шах является тем метафизическим объектом, на котором пишутся программы всевозможных возрождений и возвращений. Во всяком возвращении блуд, заблуждение и падение. Вечный шах — это монотонно воспроизводящая себя банальность. Космизм как раз и выступает такой банальностью, смысл которой заключен в соединяющем союзе «и».
Забавность саморазоблачения историзма связана с идеей прогресса, который в патоанализе понимается как бесконечный тупик. То есть история — это и есть все то, что мы успели представить на теле бесконечного тупика в виде прогресса.
Прогресс отказывается от конъюнкции. Он осуществляет себя на поверхности бесконечного тупика через разъединительный союз «или». Если конъюнкция вечного шаха параноидна и адекватная ей рецептура мысли кристаллизуется в метафизике, то дизъюнкция бесконечного тупика шизоидна. Ее анализ превращается в шизоанализ или, что то же самое, в анализ идеологии. На худой конец, в аппарат классового анализа.
Игру, возникающую на основе сытости, разоблачает тщета. Игра выворачивает мир, заполненный причинами, наизнанку. Тщетой игры устанавливается порядок, при котором если что-то и случается, то не ко времени. Везде тщета. Все не вовремя.
Чтобы тщета была полной, ей нужно обернуться игрой. Игра — мир оборотней. Но оборачиваемость не исчерпывается перестановкой знаков, переподчинением подчиненного. Быть больше, чем ты есть — метафизическое требование игры. В игре не остается ничего, что было бы самим собой. Везде тщета. Все неискренне и лживо.
Все подлежит структурному отрицанию «ни — ни».
То, что не подчиняется метафизическому требованию игры, подлежит осмеянию, ироническому осуждению и казни. Что не подчиняется? То, что не вылезло из своей оболочки и не обернулось. Быть вне себя, не в своей тарелке — значит играть с тщетой, т. е. суметь лопасть в историю, попадание в которую есть награда и одновременно скандал.
Тщета сытых становится пространством жизни человека. Слово перестало быть словом.
Оно теперь больше, чем просто слово. То есть не слово. Вещи покидают насиженные места и устремляются в развеществлениое пространство игры. Мир тронулся, т. е. сдвинулся со своего места и одновременно сошел с ума. Не логос правит миром, а цитата. Ничто уже не может удержаться на своем месте. Никто уже не может быть в своем уме. Недержание вещей и тронутость сознания оборачивают обернувшуюся тщету.
Больше хода нет. Пат.
Теперь, когда пат, упорядоченность порядка рождается в шутках шута, переигравшего игру. Ряженые рядятся под Иванушку-дурачка, одурачившего дуальную структурированность мира.
2.3. Ни… ни… а
В патоанализе важен не анализ, а двойное отрицание. Почему оно двойное? Потому что границей сытого является не голодный, а пресыщенный. То есть удвоение сытого.
И это игра. Голодный не играет. Играет сытый. На чем? На понижении. На идее блага. Эта идея, как тело преступника, расписана в терминах полезности и эффектности. Вот эту-то идею и обнажает пат.
Например, на одной стороне блага написано «мир», а на другой — «война». Так что же оно такое: мир или война? По наивности этого вопроса узнают шизофреника.
Параноик — диалектик. Для него, как для Кузанского, противоположности тождественны. Мир — это война.
Патоанализ начинается уклончиво. Что такое благо? Ни то, ни се, ни рыба, ни мясо.
Двойное «ни» устраняет удвоен-ность. Ни мира, ни войны. Но и в двойном отрицании важно не отрицание, а утверждение того, что идет после «а». Например, ни мира, ни войны, а штыки в землю. Война и мир — это так, словесная уловка. Речевой ритуал. Все дело в штыках. Куда их деть. Патоанализ — это способ подсматривания за тем, что скрывается за «а». А «а» скрывает многое. Оно даже большую Россию упрятало в тень пата.
В книге впервые в научной и философской литературе разрабатывается концепт клипового сознания и показывается его связь с виртуальной реальностью. Клиповое сознание рассматривается автором не как знание, а как аффективное действие. Для него существует не мир, а образ мира, для него мыслить — это значит быстро мыслить. Здесь важна не логика, а реальность. В книге показано, как работает клиповое сознание в философии, в науке, в искусстве, в образовании и политике. Книга предназначена для тех, кто интересуется новейшими тенденциями в развитии современной философии.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.