Метафизика пата - [32]
Оккультный смысл научного сквернословия состоит в возможности полного овладения вещами. Науке важна не истина, а вещи, которыми она овладевает. Овладеть — значит воло-деть сущностью и быть истиной. В точке совпадения власти и знания совпадают наука и магия. Этим совпадением создается возможность появления нового язычества. С чем приходит новый язычник? Со словами утешения.
6.7. Утешение
Понятия, как заклинания, нужны для того, чтобы владеть сущностью. Слова нужны для того, чтобы обживать мир и делать его приемлемым. Вот необитаемые степи. В них нельзя жить, но мы их делаем обитаемыми. У нас есть слово. Вчера обживали степи и знали, что ничего не знают. Сегодня обживают (квартиры и знают, что значит знать.
Знать — значит владеть. Чем можно овладеть? Объектом. Вернее, объект — это и есть то, чем они уже овладели. Они — владельцы, владеющие сутью вещей. Кто они?
Ученые, т. е. люди, знающие, что значит знать. Все объекты существуют в лоне науки. К разговору о сущем, которое, как слон заслонило бытие. ДеЛо не в ярмарке, а бытие — не сапоги, которые покупают или не покупают. Бытие воспроизводит в нас возможность необъективирующего взгляда на мир. Кто нас утешит в неутешном нашем горе? Кто-то с необъективирующим взглядом.
Но человек обживающий уже замещен человеком объективирующим. Эту замену заметил Хайдеггер. Заметил и объявил тревогу. Что его напугало? Наука. Люди с объективирующим способом, способом мышления. Что это за мышление? Вот музей. В нем стоит статуя Аполлона. Мимо идут люди. Иногда они смотрят на него. Вслед за ними смртрю и я. Что я вижу? Неприятно гладкий мрамор. Я достаю калькулятор и вычисляю его вес. Затем исследую химический состав, прикидываю стоимость добычи, а также примерные расходы по транспортировке исходной глыбы мрамора. Чего вам более?
Я ухожу из музея в недоумении. Для меня загадка Хай-деггер, который любил рассматривать Аполлона холодного. Что же он еще в нем видел? А ведь он в нем что-то видел. Это — недоумение объективирующего мышления, у которого, как у киника, выпала кость. И ему стало не до ума. Хорошо, что у меня есть кость и я грызу ее с сосредоточенностью собаки. Отнимать ее у меня опасно. Эта кость — объект, т. е. возможность причинного объяснения вещи, ее полагания в качестве того, что исчисляется числом.
Сам по себе этот способ мышления не опасен. Он даже полезен. Опасна опухоль, расширение за пределы возможного. Что за пределом? Крестьяне и поэты. Люди, которые знают слова утешения. Это они, вернее, кто-то из них сидит в саду и любуется розой. Они розу не объективируют, а ее алость не опредмечивают.
Есть люди с объективирующей стратегией мышления и есть люди с необъективирующей практикой мышления. Число первых растет, число вторых падает. И первые уже завоевали плацдарм на берегу вторых. В музее Олимпии поселилась наука. Она в нем, как жарболка в нужнике, вытравляет ненужное. Этот-то плацдарм и напугал Хайдеггера. Испугавшись, он стал различать бытие и существование. По прямой объективирующего мышления мы приходим к тому, что есть. По тропинке необъективирующего мышления мы приходим к условию того, чтобы что-то было. Иным образом к бытию прийти нельзя. Почему? Потому что есть вещи, которые нельзя представить. Например, долг. Он непредставим научно-технически. Что мешает представлению? Бытие. Я вам давал в долг. Вы мне должны. Да, нет же. Никто никому не должен. Хайдеггер надеялся на то, что дар бытия спишет долги и спасет нас от парализующего взгляда науки. Он думал, что идут массы людей с объективирующим взглядом на мир. И выставил перед ними бытие. Хайдеггер ошибался.
Шли другие. Шла орда новых язычников, для которых различение между бытием и существованием ничего не значит. Она (орда) это различие, как траву, вытаптывает.
Объективируется ли ими что-то или не объективируется — все это случайный предмет кочевых практик жизни. Бытие не та категория, которая может остановить шаги нового язычества. Оно останавливает тех, кто объективирует. А новые язычники симулируют. У них ими-тативные органы передвижения. Например, язык изнанки. При помощи этих органов перемещается как поэт, так и ученый, как колдун, так и пролетант. Все они овладевают симу-лятивной техникой размножения.
Ну, не было у нас производства, а передовики производства были. И множились.
Бытие что-то значит для оседлых с их наивностью. Например, для Хайдеггера. Для новых язычников бытие не реально. Реально удвоение бытия. Они кочевники. Когда нужно чем-то овладеть, то спрашивают не о бытии овладеваемого, а о душе сопротивляемого. Здесь уже душа и тело вступают в разговор. Ведь что такое тело?
То, чем можно овладеть, что податливо. А все, чем нельзя овладеть, что неподатливо, есть душа. Вот есть душа, и человек — кремень. Нет души — и ничего его не держит. У души один и довольно тонкий стебель. Его-то, этот стебель, и надломили новые язычники. То есть что надломили? Душу. И вот теперь, с одной стороны, есть тело, а с другой — дух. И дух с телом никак не связан. Вот эта несвязность позволяет овладевать человеком как со стороны объективирующего мышления, так и со стороны необъективирующего. Поэт так же опасен, как и ученый.
В книге впервые в научной и философской литературе разрабатывается концепт клипового сознания и показывается его связь с виртуальной реальностью. Клиповое сознание рассматривается автором не как знание, а как аффективное действие. Для него существует не мир, а образ мира, для него мыслить — это значит быстро мыслить. Здесь важна не логика, а реальность. В книге показано, как работает клиповое сознание в философии, в науке, в искусстве, в образовании и политике. Книга предназначена для тех, кто интересуется новейшими тенденциями в развитии современной философии.
Статья посвящена инструментарию средневекового книгописца и его символико-аллегорической интерпретации в контексте священных текстов и памятников материальной культуры. В работе перечисляется основной инструментарий средневекового каллиграфа и миниатюриста, рассматриваются его исторические, технические и символические характеристики, приводятся оригинальные рецепты очинки пера, а также приготовления чернил и красок из средневековых технологических сборников и трактатов. Восточнохристианская традиция предстает как целостное явление, чьи элементы соотносятся друг с другом посредством множества неразрывных связей и всецело обусловлены вероучением.
Питер Беллвуд, известный австралийский археолог, специалист по древней истории Тихоокеанского региона, рассматривает вопросы археологии, истории, материальной культуры народов Юго-Восточной Азии и Океании. Особое внимание в книге уделяется истории заселения и освоения человеком островов Океании. Монография имеет междисциплинарный характер. В своем исследовании автор опирается на новейшие данные археологии, антропологии, этнографии, лингвистики. Peter Bellwood. Man’s conquest of the Pacific.
Король, королевы, фаворитка. Именно в виде такого магического треугольника рассматривает всю элитную историю Франции XV–XVIII веков ученый-историк, выпускник Сорбонны Ги Шоссинан-Ногаре. Перед нами проходят чередой королевы – блистательные, сильные и умные (Луиза Савойская, Анна Бретонская или Анна Австрийская), изощренные в интригах (Екатерина и Мария Медичи или Мария Стюарт), а также слабые и безликие (Шарлотта Савойская, Клод Французская или Мария Лещинская). Каждая из них показана автором ярко и неповторимо.
Эта книга — рассказ о двух городах, Лондоне и Париже, о культурах двух стран на примерах из жизни их столиц. Интригующее повествование Конлина погружает нас в историю городов, отраженных друг в друге словно в причудливом зеркале. Автор анализирует шесть составляющих городской жизни начала XIX века: улицу, квартиру, ресторан, кладбище, мир развлечений и мир преступности.Париж и Лондон всегда были любовниками-соперниками, но максимальный накал страстей пришелся на период 1750–1914 гг., когда каждый из них претендовал на звание столицы мира.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
В книге исследуются дорожные обычаи и обряды, поверья и обереги, связанные с мифологическими представлениями русских и других народов России, особенности перемещений по дорогам России XVIII – начала XX в. Привлекаются малоизвестные этнографические, фольклорные, исторические, литературно-публицистические и мемуарные источники, которые рассмотрены в историко-бытовом и культурно-антропологическом аспектах.Книга адресована специалистам и студентам гуманитарных факультетов высших учебных заведений и всем, кто интересуется историей повседневности и традиционной культурой народов России.