Метафизические заметки - [3]

Предположение об универсальном характере самосознания представляется достаточно правдоподобным. Сознание наблюдает себя в том смысле, что оно изменяется под влиянием внешних объектов и этот процесс изменения переживается им как «наблюдение». Конкретное «наблюдаемое» — это своего рода код, который обозначает специфическое изменение в сознании в каждый данный момент. Можно сказать, что сознание «знает» о своих изменениях, а можно иначе — и это будет равнозначно, — что эти изменения просто происходят. Соответственно, нет никакого двойного отражения в процессе наблюдения (первый раз — в сознании как таковом, второй — в самосознании). В противном случае в своем рассуждении мы приходим к «дурной бесконечности» отражений, т. е. считающееся объективным отражение реальности при непосредственном взаимодействии с ней, по такой логике, порождало бы дальнейшие все усложняющиеся и столь же объективные отражения отражений, так и не переходящие в субъективное восприятие. Разумнее, памятуя о принципе Оккама, пресечь эту порочную логическую цепочку в самом ее начале и постулировать, что непосредственное отражение объектов наблюдения в сознании и происходящие при этом изменения в нем есть сущностная основа того явления, которое мы именуем самосознанием, подобно тому как взаимодействие солнечного ветра с верхними слоями атмосферы есть основа явления полярного сияния.

В сущности, говоря «самосознание», мы лишь обозначаем тот факт, что сознание субъекта существует, причастно бытию (его присутствие в бытии имеет «побочным эффектом» самосознание, ощущение самосознания сливается с ощущением бытия). Соответственно, бытие объекта, если оно так же истинно и несомненно, тоже должно сопровождаться неким явлением, которое может быть названо самосознанием. Получается, что в своих глубинах понятия объективного и субъективного совпадают, указывая на сам факт существования и сопутствующее ему «чувство бытия».

Однако, сознание не просто «знает» о своем существовании в каждый данный момент времени, оно еще и «помнит» об этом своем знании, т. е. о происходивших в нем изменениях. Другими словами, эти изменения каким-то образом фиксируются. Это тем более удивительно, что сознание, подобно мифическому Протею, претерпевает постоянные метаморфозы. Впрочем, глагол «претерпевает» тут не совсем подходит. Сознание не ограничивается пассивным отражением внешних воздействий, а активно преобразует свои внутренние состояния в зависимости от внешних условий. Даже сам процесс наблюдения не носит пассивного характера. Объем информации, поступающий от органов чувств, заметно превышает ту ее часть, которая оказывается доступной в сознании. Это происходит потому, что сознание во время наблюдения избирательно фокусируется на определенных объектах, а остальные образуют как бы «фон» восприятия. При этом объекты «фона» тоже могут обнаружиться в нашей памяти в некоторых исключительных случаях (например, во время сеанса гипноза или при интуитивном прозрении, когда нечто, так сказать, «всплывает из подсознания»). Процесс формирования ассоциативных связей с воспринятыми объектами наблюдения (т. е. мышление) тоже в значительной степени направляется сознанием, вернее, той его составляющей, которую мы называем «воля».

Волю можно определить примерно так, как это сделал Шопенгауэр, — как внутреннюю сущность всех действий (не только человека или животного, но и сил природы). Воля, хоть сама по себе она не субстанция, а феномен, все же настолько близка к кантовской «вещи в себе», что может рассматриваться как ее самое непосредственное и очевидное проявление, не сводимое ни к чему другому. Действительно, все интеллектуальные образы для своего мышления мы заимствуем из окружающего мира (мысль лишь комбинирует полученные образы в новые сочетания); сам мир, как уже говорилось выше, — лишь явления в нашем сознании, т. е. наше представление (снова слова Шопенгауэра), отображающее некие скрытые от нас сущности, о свойствах которых во всей их полноте мы можем с определенной долей вероятности догадываться, но не знать наверняка. И только наши волевые акты (а также содержащие их в том или ином виде желания и чувства) имеют в себе нечто самоочевидное, не нуждающееся в объяснении, — какой-то порыв, тягу сознания к движению или изменению, — что не привнесено извне, а напрямую выражает динамические свойства сущности нашего сознания. Эту «тягу к движению» можно назвать волей, так как по своей сути она близка к данному понятию.

Действия воли условно могут быть редуцированы до простых актов, подобных физическому притяжению и отталкиванию, и эти последние уже не поддаются дальнейшему анализу и редукции. В чувственной сфере такие элементарные акты выступают в форме удовольствия и страдания. Суть этих состояний невозможно объяснить результатами исследований физиологии организмов. Положим, мы установили, что сенсорная система посылает специфические сигналы и мозг интерпретирует их как боль. Фактически это означает, что боль продуцирует именно мозг. Но почему этот трансформированный сигнал, локализованный в органе, который сам боли не испытывает, порождает именно такую реакцию сознания? Физиология не способна ответить на этот вопрос.