Месяц туманов - [8]

Бабушка Чжао, рыдая, говорила моей бабушке, что всё это большой грех, и откуда на нас свалилась такая напасть с этой обольстительницей. Обе старушки лили слёзы и наказывали нам не ходить играть в третий двор и разговаривать с кем-либо из семейства Сяо Лю. Они боялись, что мы научимся дурному и станем такими же, как она.

Именно тогда я покинула Пекин и вернулась в город N к своим родителям. К тому времени они только-только закончили свой «курс перевоспитания» в так называемой «школе седьмого мая», расположенной далеко в горах. Первое, что они сделали, вернувшись домой, — перевезли меня от бабушки к себе, чтобы я могла продолжать ходить в школу. Они любили меня, но только моё сердце осталось в пекинском переулке Фумахутун. Я знала, что живущие там взрослые не будут вспоминать ребёнка, не имевшего к ним никакого отношения, но я постоянно думала о них: о Да Чуне с вьющимися волосами, о Сяо Лю с перекрёстка Сидань, о бабушке Чжао и даже о её кошке Нюню. Я когда-то представляла себе, что если бы смогла превратиться в Нюню, то днями и ночами была бы вместе с Да Чунем и смогла бы тогда видеть всё, что происходит между ним и Сяо Лю. Я слышала, что, когда парни из компашки отправились к бабушке Чжао, чтобы схватить Да Чуня и Сяо Лю, кошка Нюню сидела на крыше и громко орала. Кто её знает, звала ли она на помощь или просто злорадствовала? Что же я хотела увидеть, превратившись в кошку? В том возрасте я ещё не знала, что делают наедине мужчина и женщина. Это не была зависть, скорее, необъяснимое ощущение грусти и печали. Так как я не «влюблялась» в племянника бабушки Чжао, то и не испытывала отвращения к Сяо Лю, которую бабушка Чжао обозвала обольстительницей. Мне нравились этот мужчина и эта женщина, в особенности Сяо Лю. Я не верила тому, что в ту ночь она имела желание опозорить Да Чуня, а если бы это было и так, что ж тут такого? В душе мне хотелось выгородить её, и тогда я сама казалась себе подленькой. Эта женщина с отвратительным жёлтым педикюром всколыхнула в моей бесконечно мрачной душе чувство свободы и раскрыла моё тайное греховное желание стать такой же. Когда я спустя десять с лишним лет смотрела фильм «Клеопатра» с Элизабет Тейлор, и в частности, то место, где колдун велит людям завернуть её, полуобнажённую, в персидский ковёр и отнести к императору, я тотчас же вспомнила Сяо Лю из переулка Фумахутун, эту необыкновенную красавицу.

Долгое время я не говорила своей двоюродной сестре о том, что я думала о Сяо Лю. Я считала это запретной темой: ведь в тот год Сяо Лю с перекрёстка Сидань «увела» у Бай Дасин человека, из-за которого она упала в обморок. Опять-таки, к началу 80-х годов пять комнат в северном флигеле, что в третьем дворе, вернулись к господину Цзяню, жившему в привратницкой, а семья Сяо Лю съехала. Зачем же было напоминать сестре о прошлом? Но вот однажды, где-то года два назад, в районе Саньлитунь мы с Бай Дасин встретили Сяо Лю. Это произошло в баре «Дубовая бочка». Она пришла туда не развлекаться, она была его владелицей.

Это было небольшое заведение, которое изо всех сил старалось во всём подражать европейскому стилю. В воздухе витал смешанный запах баранины, табака, корицы, карри и других специй, не характерный для китайских ресторанов. На первый взгляд, дела у Сяо Лю шли неплохо. В полутёмном помещении горели свечи, было немало посетителей, в основном иностранцев. На стенах висели шкуры, лук, стрелы. Перед стойкой две певицы латиноамериканского вида пели под гитару «Поцелуй меня, Джимми». Вот здесь мы и встретили Сяо Лю. И хотя мы не виделись более двадцати лет, при тусклом свете свечей я сразу же узнала её.

Я никогда не придавала значения всяким разговорам о том, что спустя годы люди перестают узнавать друг друга и что это приводит к различным курьёзам. Как такое может быть? У меня, во всяком случае, такого не произошло. Сяо Лю было, вероятно, лет сорок. К ней совершенно не подходило выражение «увядшая красота». Она была одета в длинную чёрную юбку, в ушах бриллиантовые серьги в виде цветка подсолнуха; она пополнела, но не выглядела толстой. Сяо Лю сохранила свою красоту, в которой была уверена; она шла в нашем направлении, и походка её была точно такой же, как в переулке Фумахутун, — такой же беззаботной и ленивой. В её поведении появилась уверенность, свойственная человеку, много повидавшему на своём веку. По её виду можно было определить, что живёт она хорошо, вполне довольна собой, хотя и выглядит несколько вульгарно. Я сказала Бай Дасин: «Ой, смотри! Сяо Лю!»

В этот момент Сяо Лю также узнала нас. Она подошла к нам и, вспоминая, сказала, что мы раньше вроде бы были соседями. Смеясь, она велела официанту принести нам две порции коктейля «Карнавальная ночь». В её смехе была особая трогательность с привкусом ностальгии, этот смех не вызывал раздражения, так как был совершенно искренним. Мы смеялись вместе с ней, и в нашем смехе не было дурного умысла. Мы были удивлены, что она вспомнила двух ребятишек из того переулка. Вот только мы не знали, о чём с ней говорить, поэтому вежливо и чистосердечно расхваливали её заведение, а ей было приятно слышать наши слова. Помахав на прощание рукой, она подозвала к себе крепкого молодого парня и представила его нам в качестве своего мужа.