Месяц туманов - [5]

Как мне казалось, рассеянность и концентрация внимания — вещи одного порядка. Почему Бай Дасин могла потерять деньги или талоны на масло? Потому что в девятом дворе у бабушки Чжао в один прекрасный день появился некий молодой человек. В тот момент всё внимание Бай Дасин сконцентрировалось именно на нём, вот она и стала рассеянной. Этот молодой человек приходился бабушке Чжао племянником, он приехал из другой провинции, где танцевал в ансамбле песни и пляски. В балете «Си-эр» он танцевал главную партию Да Чуня. У молодого человека на шее выросла маленькая шишка, и он приехал в Пекин на операцию, вот и поселился у своей бабушки. Такого красавца в этом переулке никто никогда не видел. Лет двадцати, вьющиеся волосы, густые чёрные брови, большие глаза, пухлые губы, стройный, но не худой. Он носил обычную военную форму без петлиц и фуражку без кокарды. Так одеваться имели право только участники «коллективов образцовой оперы». Он не застёгивал верхнюю пуговицу, отчего у воротничка виднелась белоснежная рубашка, что создавало впечатление лёгкой небрежности, и это притягивало.

Женщины от него просто были без ума, но встречались с ним чаще всего такие девчонки, как мы, целыми днями носившиеся по двору у бабушки Чжао. У Да Чуня хватало терпения с нами возиться, он учил нас танцевать. Мы репетировали эпизод, когда Да Чунь вызволяет Си-эр из пещеры. Он поставил посреди двора квадратный стол, а рядом невысокую скамью и совсем низенькую табуретку. Так в пещере образовались три ступеньки. Кульминацией служила сцена, когда Да Чунь, взяв за руку Си-эр, выводит её по ступенькам из пещеры. Си-эр видит солнечный свет, и от радости они вдвоём застывают в изящной позе. Эта трогательная сцена была пределом наших мечтаний. Девчонки в переулке умирали от желания хотя бы раз оказаться в роли Си-эр. Солнечный свет у входа в пещеру был для нас не важен. Главное, чтобы можно было встретить солнечные лучи, взявшись за руки с кудрявым Да Чунем. Мы с нетерпением сидели на низеньких скамеечках в ожидании, когда очередь дойдёт до нас, в душе ревнуя друг к другу и в то же время подбадривая. Что же до Да Чуня, то он вёл себя одинаково со всеми и предложил каждой из нас по меньшей мере раз побывать в роли Си-эр. И только Бай Дасин, только она отказалась с ним танцевать, несмотря на то что в девятый двор она приходила чаще других.

Чтобы каждый день после ужина как можно быстрее отправиться туда, Бай Дасин несколько раз чуть не повздорила со своей бабушкой. Всё из-за того, что именно в это время бабушка обычно справляла большую нужду. Бай Дасин могла уйти только после того, как вынесет горшок. А в это время декорации к «Си-эр» уже были поставлены. Какие мучительные минуты! Бабушка справлялась со своими делами поразительно медленно. Сидя на горшке, она обычно покуривала сигарету, а иногда, надев очки, читала шикарное издание «Цитат Мао Цзэдуна». Она казалась такой жестокой, совершенно не считалась с душевным состоянием Бай Дасин. Стоя рядышком, я радовалась тому, что выливать горшок выпадало не мне. С другой стороны, я сочувствовала своей двоюродной сестре. «Ну я пошла», — каждый раз, когда я говорила эти слова, Бай Дасин начинала сквозь занавеску в дверях тихо умолять бабушку: «Ну, ты уже всё? А быстрее не можешь?» Её мольбы непременно вызывали обратную реакцию именно потому, что она — Бай Дасин, а Бай Дасин должна быть добросердечной и справедливой. Бабушка за занавеской ворчала и удивлялась: «Что это сегодня произошло с ребёнком? Разве так разговаривают со взрослыми? Что за эгоистка выросла, даже нужду не даёт справить как следует…»

Бай Дасин оставалось лишь тихо сидеть в другой комнате и ждать, а бабушка, словно испытывая её терпение, могла раза в два увеличить время своего «восседания». Я к тому времени давно уже успевала прошмыгнуть в девятый двор. Обуреваемая угрызениями совести, я понимала, что поступаю несправедливо, и хотела, чтобы Бай Дасин прибежала пораньше. Она придёт и, как всегда, незаметно займёт место в уголочке, теша себя надеждой, что Да Чунь всё же её заметит. Только я одна знала, какой страстной была эта мечта.

Однажды она мне сказала, что дядя Чжао не прописан в Пекине и после операции, наверно, уедет. Я сказала: «Ну да, очень жаль». Она уставилась в одну точку, глядя на меня, и казалось, вообще никого не замечает. Я похлопала её по руке и спросила: «Эй! Что с тобой?» Руки её были холодные как лёд, и это заставило меня вспомнить охлаждённый лимонад. Казалось, что её руки только что выловили из морозильной камеры. Ей тогда было всего десять лет. И такая температура никак не вязалась с её возрастом. И в этот момент меня осенило. Это не могло быть состоянием аффекта, это было неизъяснимое страстное желание чего-то. Я смотрела на сидевшую в углу Бай Дасин и мне так захотелось, чтобы Да Чунь обратил внимание на мою сестру. Я сказала громко: «Дядя Чжао, Бай Дасин ещё не играла Си-эр, надо, чтобы она тоже сыграла разок!» Дядя Чжао — этот Да Чунь с вьющимися волосами — подошёл к Бай Дасин. Его взгляд был таким дружелюбным, таким открытым. Он протянул ей руку, приглашая пойти с ним. Однако она стала отказываться и тихо бормотать: «Нет, я не смогу, я не умею, я не буду, у меня не получится…» Эта всегда покладистая девочка вдруг проявила удивительную несговорчивость. Она мотала головой, кусала губы, прятала руки за спину. Я не ожидала, что она может не согласиться. Я не понимала, что с ней случилось, почему она отказывалась от того, о чём давно мечтала. Я как никто знала её мечту, потому что прикасалась к её ледяным рукам.