Место происхождения - [4]

И кто бы подумал, что так недалек

тот месяц, когда опечатают жестью

плоды этих буйств, консервируя впрок,

и роща, за яром рыжея по-лисьи,

печаль спеленает в паленые листья.

Апрель — водяной хмель

Время, когда сердце хотело б скакать разутым,

как у девочки, грудь вырастает у дерева,

а нас охватывает страсть писать наши вещи

ласточкиными перьями.

Эти лужи — будто бокалы с чистой водою,

ее взмах крыла или травинка морщинит,

и как синий прилив этот воздух стеклянный,

где лодочка насекомого медленно стынет.

Вода с удовольствием сандальями шлепает,

москиты просеивают молчанье природы,

и воробьи подбирают клювом жемчужину

хорошей погоды.

Жизнь кузнечика

На зеленых своих костылях,

инвалид с сотворения мира,

странствует он в полях.

С пяти начиная,

Млечный Путь над ним протекает

и кувшинчик его наполняет.

Труженик, своими антеннами

в реках воздуха занят он

рыбной ловлею неизменною.

Нелюдим, зажигает он ночью

в травяном своем доме

пенья скромного огонечек.

Свернувшись живым листком до зари,

он музыку мира хранит,

записанную внутри.

Утренние новости

Уснул под утро летний ливень,

прибив к земле листки редиса,

и разморенная капуста

лоснится, словно аббатиса.

В мое окно впорхнула птаха

и мне протенькала про это.

И, как всегда, не обманула

меня пернатая газета.

Твоя любовь что кожа яблок

Твоя любовь что робкое прикосновенье

ребяческой щеки,

что кожа яблок

или с пасхальными орехами корзинка,

что трудные шаги

в той комнате, где умирала мать,

что дом в лесу,

верней — что бодрствующий плач в ночи.

Жизненное совершенство

Кролик, мой бедный брат, учитель мой и философ,

ты мне жизнью своей преподал урок смиренья:

ты в одиночестве ищешь золотую россыпь,

что тебе вечное вселенной круговращенье!

Мудрости маленький, скромный и тихий искатель,

листаешь, как книгу, влажно-сладкую капусту,

следишь за маневрами ласточек на параде,

как святой Симеон из зеленой кельи, без грусти.

Попроси бога дать тебе огород небесный,

огород с кристаллической капустой во славе,

фонтан сладкой воды для морды твоей прелестной,

и пусть над водою голубки полет свой правят.

В святости совершенной ты живешь рядом с нами;

коснется тебя святого Франциска вервие

в день твоей смерти. Длинными твоими ушами

детские души будут в небе играть, поверь мне!

Песня о яблоке

В миниатюре — вечер в небе,

зеленый, желтый, темно-красный,

и звезды, сахарные будто,

и тучки, словно из атласа, —

вот яблоко с упругой грудью,

со снежным холодком на ощупь,

с речною сладостью на вкус

и с запахом небесной рощи.

Познания глубокий символ

и вестник с важным сообщеньем

о притяжении полов

иль о законе тяготенья.

Воспоминанием о рае

у нас в руке оно лежит,

и ангел запаха и вкуса

вкруг неба малого летит.

В горах

Тропы тянутся к звездам. Тянет ветер промозглый

ледяную молитву над базальтовой книгой.

Млечным паром загона пахнет встречное стадо.

По-совиному жутко плачет рог из низины.

В погребах и чуланах вязнут в узких кувшинах

сливки — белые слитки — словно круглые луны.

Скоро выйдет заря, как босая монашка,

на тропу каравана. И в гранитные степи,

будто спелые зерна, посыплются звезды.

Распирает поклажу озорное веселье,

и тюки, как мальчишки, прогулявшие школу,

восседают беспечно на загривке у мула.

Утром мул подкрепится мелкозвездной мукою

и, послушав с вершины деревенскую мессу,

снова двинется с богом по отвесному склону,

глядя чуть виноватым и слезящимся взглядом.

На заброшенной мельнице мечутся тени:

может, ведьмы на шабаш сошлись в мукомольне?

Мы подходим к забору и отчетливо слышим

заговорщицкий шепот вперемежку со смехом.

У костра отдыхает охотничье войско.

Кто-то булькает флягой, кто-то чистит двустволку,

и при крике далекой и невидимой птицы

все спешат осенить себя крестным знаменьем.

Наконец и ночлег. Тишину сеновала

протыкает москита необрывная нота,

паутиною сон налипает на лица,

и скрипят по ступенькам шаги привидений.

Лишь под утро расплавится лунная льдина,

и, разбитая вдребезги лаем и ржаньем,

упадет под забор полуночная мгла.

Но покуда не вышла, как босая монашка,

голубая заря на тропу каравана,

все читает молитву над ущельями ветер,

и молочные луны стынут в узких кувшинах,

и сбивается в кучу пугливое стадо,

и кричит по-совиному рог пастуха.

Песня о Черном Континенте

Вечер — как яхта с парусом синим.

Птица — как якорь, впившийся в крышу.

Превозмогая звездную тяжесть,

якорь взмывает выше и выше.

В море выходит синяя яхта.

Сумерки смыли берега очерк.

Ветер в матроске весело правит

к Африке Ночи.

Скоро проступит на горизонте

Африка эта черною глыбой.

Яхта на якорь станет в зените,

где серебрится лунная рыба.

Песенка про пугало

Пугало —

это, в общем,

птицам регулировщик.

Пугало не пускает

птах в огород

из рощи.

Всем на потеху

клоун

пляшет в саду, как в цирке.

Пляшет, покуда ливень

вдруг на него

не цыкнет.

Дразнят паяца птицы,

манят его

дороги…

Только куда

уйдет он —

нищий и одноногий?

Сезон ласточек

I

На ветру загудели,

как зеленое пламя,

птичьи крылья и листья

вперемежку с лучами.

И лазурь солнцепека

опрокинула лаву,

затопивши прозрачно —

золотую державу.

Нивы — как параллели

золоченого хлеба.

В голубой позолоте

вертикальное небо.

Голубое мычанье

в голубиной отчизне;

здесь не уединенье —

единение с жизнью.

Здесь и птицы и травы,

населившие землю,

принимают в объятья,