Место преступления - [66]
— Вы уже что-нибудь для себя выбрали? — коварно поинтересовалась она. Когда я обернулся, девушка оценила меня взглядом, после чего добавила: — Вы учитель. Угадала? Наверное, историк? У меня чутье на клиентов.
— Вы правы, — ответил я, снискав ее улыбку. — Но пришел я по другому вопросу. У меня есть бумажник, — сказал я, вынимая его из кармана.
— Битком набитый, — заметила она с удивлением.
— Это не мой, — поспешно пояснил я. — Я нашел его у входа. Может, владелец живет где-то поблизости…
— Вы хотите вернуть бумажник? — Она широко раскрыла глаза.
— Я рассчитываю на вознаграждение.
— А, поняла, — кивнула она, по-прежнему глядя на меня как на психа, только чуть менее буйного.
— Его владелец — Иво Май, — сказал я.
Девушка никак не отреагировала, даже глазом не моргнула.
— Посмотрите, пожалуйста, на эту фотографию. — Я протянул ей удостоверение Иво Мая. — Может, вы его вспомните?
— Точно, — закивала она с энтузиазмом, который частично передался и мне. — Этот парень живет в студенческой общаге.
Я покинул турагентство «Тур», свернул в ближайшую подворотню и оказался у студенческого общежития. На проходной я снова воспользовался байкой о потерянном бумажнике, выдержал град колкостей и насмешек старика вахтера, зато без труда проник внутрь, обогащенный информацией, что Иво Май занимает комнату 317 на третьем этаже без лифта.
Комната 317 была обставлена в духе суровой экономии, характеризующей многолетнее отношение государства к образовательным нуждам граждан, и эксплуатировалась с той пренебрежительной бесцеремонностью, с какой граждане издавна относятся к государственной собственности. Итак, я увидел две продавленные тахты, старый шкаф и стол, заваленный конспектами вперемешку с пищей. Еще там было несколько стульев и пара кресел. Пол покрывал отслоившийся от плинтусов бурый в рыжую крапинку палас, который тут и там украшали дыры от окурков и пятна от всяческих соусов и прочих субстанций органического происхождения. На открытом окне колыхалась пожелтевшая занавеска. Этот фон, такой привычный, что я зафиксировал его почти подсознательно, не выдерживал конкуренции с персоной Иво Мая, который сидел в кресле у окна, уставясь прямо на меня. Его побледневшее лицо выражало немалое изумление.
— Ну что? — сказал я. — Не ждал меня, приятель? Сиди-сиди, не вставай, — добавил я, хоть он явно не имел такого намерения. — Достаточно, если скажешь, где лежит то, что тебе не принадлежит.
— Ха-ха, — ответил Иво Май.
— Я в отличие от тебя не люблю насилия. Предпочитаю методы, более соответствующие нашей эпохе всеобщей терпимости и триумфа прав человека. Шантаж, принуждение и подкуп. Начнем с последнего.
Иво Май многозначительно закатил глаза, но ничего не ответил.
Я продолжал:
— Можешь ничего не говорить. Выслушай лучше мое предложение. Я работаю на одного человека, с которым тебя свяжу…
— Ха-ха, — бесцеремонно вставил Иво Май.
Он уже начинал меня злить.
— Послушай, ты, паршивец! — Я подошел, схватил его за шиворот… и только тут заметил, что между полами рубашки на уровне живота торчит рукоятка ножа — обыкновенного такого, тупого ножа, каким мажут бутерброды, — а черная ткань брюк явно влажная. — Скажи, что это костюм на Хэллоуин, — попросил я, резко отстранившись.
— Ха-ха, — закашлялся он и возвел очи горе. Он уже мало что воспринимал из реальности. Похоже было, ему куда как ближе — я бы сказал, метафизически ближе, — День поминовения усопших.
— Не говори ничего, я знаю, что делать. Сейчас позову ксендза, — соврал я, чтобы его успокоить. Костела я тут нигде поблизости не видел.
Упоминание о ксендзе словно отрезвило Мая. Взгляд его сделался напряженным, требовательным, горячечным, и он прошептал:
— Епископ… Епископа… Епископу…
— Друг мой, у тебя нет времени, чтобы выдвигать подобные требования.
— Я не хотел… — начал Иво Май и не закончил. Это были прекрасные слова — такие простые и универсальные; любому из нас хотелось бы вымолвить их перед смертью.
