Место, где живёт счастье - [14]

– Ты была там, – это не было вопросом.

– Да.

– Твой брат потерял зрение и слух в той аварии? – сделал он предположение.

– Можно и так сказать.

– Я запуталась, – вздохнула Рэнди.

– Извини, – покаялась я и постаралась объяснить. – Пьяный водитель не справился с управлением и, вылетев на встречку, врезался в нашу машину. В той аварии погибли мой отец и Глория, его невеста. Она была беременна, и Арти сумели спасти.

– Он родился недоношенным? – догадался Джеффри. Я кивнула. – Глубоко недоношенным?

– Да.

– Насколько?

– Двадцать недель.

Я почувствовала, как у Кристиана перехватило дыхание, увидела, как недоверчиво качает головой Джеффри.

– Это невозможно.

– Оказывается, возможно, – вздохнула я.

– Я даже не о самом факте выживаемости, – пояснил Джеффри. – Таких детей и прежде вытягивали, но девять лет назад реанимация и выхаживание новорожденных младше двадцати четырёх недель была запрещена законодательно.

– Знаю.

– У младенцев постарше есть шанс на нормальную жизнь, небольшой, но есть. Из тех, кто младше, все выжившие, а таких было совсем немного, даже несмотря на суперсовременное оборудование, так вот, все такие дети, поголовно, оставались в итоге инвалидами.

– Я знаю.

– Они просто ещё не готовы нормально развиваться вне материнского организма. Какие бы условия им не предоставляли, они могли выжить, но никогда уже не были полноценными людьми.

– Да знаю я, знаю! – воскликнула я. – Теперь знаю.

– Джеффри, хватит! – голос Кристиана звучал жёстко. – Я знаю, как ты к этому относишься, но не выплёскивай это на Джинни.

– Извини, девочка, – Джеффри словно бы выдохся, его голос звучал печально. – Просто мне сложно понять, как, в погоне за рекордами, можно сознательно обрекать дитя на такую жизнь. И ведь не врачу, принявшему решение вытягивать, фактически, выкидыш, потом с этим малышом жить и мучиться.

– Джеффри, в том, что произошло, нет вины Джинни, не срывайся на ней, – раздался голос Рэнди.

– Нет, он прав, – я зажмурилась и выпалила то, что долгие годы не давало мне спокойно жить. – Это моя вина. Только моя. В том, что Арти стал таким, виновата именно я.

– Объясни, – в голосе Кристиана звучало лишь непонимание, никакого осуждения. Надолго ли?

– Я сказала им, что Глория на шестом месяце, – прошептала я, признаваясь в самом страшном своём преступлении. Кто же знал, что эти несколько слов будут иметь столь тяжёлые последствия.

– Когда и кому ты это сказала? – спросил Гейб.

– Парамедикам. Тогда, после аварии. Один из них сказал, что Глория мертва, но сердце ребёнка ещё бьётся, есть шанс его спасти. А другой ему возразил, что неясно, каков возраст плода, и можно ли его спасать. И тогда я испугалась и крикнула им, что Глория на шестом месяце. Они сразу засуетились, начали делать ей массаж сердца и вентиляцию лёгких и тут же увезли. Они мне поверили и стали делать всё, чтобы спасти Арти. Поэтому он такой. Потому что я солгала.

Не в силах видеть осуждение в глазах тех, кто отнёсся ко мне так по-доброму, я уткнулась лицом в грудь Кристиана, инстинктивно ища у него защиту. Но всё же рука, которая, начала гладить меня по голове, стала для меня неожиданностью. Значит, он на меня не сердится?

– Ты была ребёнком, – с жалостью в голосе произнесла Рэнди.

– Израненным ребёнком, – пальцы Кристиана скользнули по моему шраму. – Перепуганным, только что пережившим смерть близких. Не удивительно, что ты сделала всё, чтобы удержать хотя бы брата. И ты добилась этого, он жив. И пусть пока он болен, но он жив. А после лечения он станет здоровым, нормальным ребёнком. И он всегда будет благодарен тебе за жизнь, которую ты ему подарила.

Я никогда не смотрела на ситуацию с этой стороны. Я лишь чувствовала вину за то, что обрекла малыша Арти на жизнь в тишине и темноте. Но если бы я этого не сделала, его бы просто не было. Не существовало. Этого хрупкого тельца, так доверчиво прижимающегося ко мне, ручек, крепко обхватывающих мою шею, крошечных пальчиков, ощупывающих моё лицо и губы, чтобы понять, что я ему говорю, широкой улыбки, хриплого: «Шинни, лублу». Ничего этого не было бы. И теперь, когда у него появился шанс на нормальную жизнь, уж не знаю, каким чудом, но появился, вдвойне страшно представить, что я тогда не сказала бы тех слов. И Арти умер бы вместе со своими родителями.

И в этот момент камень, вот уже шесть лет давивший на меня, упал с моих плеч. Я себя простила. Одной своей фразой Кристиан совершил чудо – ушло чувство вины, оно сменилось радостью от того, что мой любимый братик жив. И совсем не важно, что у нас с ним, оказывается, разная ДНК, он был, есть и навсегда останется моим братом.

– Спасибо, – шепнула я в грудь Кристиана.

– Ты всё сделала правильно, – он, кажется, понял, за что я его поблагодарила. – Теперь всё будет хорошо.

– Скажи, Джинни, неужели в больнице не поняли, что ты... назвала неправильный возраст Арти? – судя по запинке, Джеффри хотел сказать что-то иное, возможно, слово «солгала», но решил смягчить свой вопрос.

– Заметили, конечно, но не сразу. Я так поняла, что первостепенной задачей у врачей было спасение ребёнка, ведь они мне поверили. Как я позже узнала, там все действия отработаны до автоматизма, кто и что делает. И лишь позже, когда Арти уже был в инкубаторе, подключённый ко всем этим приспособлениям для выживания, у кого-то появились сомнения, и Арти сделали тесты. Тогда-то всё и раскрылось.