Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах - [71]

Между тем, пока он ждал, с ним стало происходить нечто новое. Серая мягкая завеса в памяти, которая издавна и постоянно следовала за Соломоном Исаковичем изо дня в день и, как ему казалось, безвозвратно ограждала его ото всего, что осталось позади, начала колебаться, сквозь нее, незваные, начали прорываться и стукаться о твердую поверхность сегодняшнего дня различные слова и очертания предметов, в первую минуту не вызывавшие у него ничего, кроме недоумения.

Сначала выкатилось слово «кугель». Оно не возбудило никаких ассоциаций, просто стучало молоточком в голове, пока к нему не присоединилось другое непонятное слово, «халоймес». Соломон Исакович варил сардельки, стоял над ними с вилкой в руке и напевал тихонько «халоймес, ха-ла-лоймес», как вдруг ясно и четко вспомнил, что это слово означает. В ту же минуту он решительно сказал себе, что именно этим, халоймес, то есть пустыми мечтаниями, он себе заниматься не позволит, и одним швырком выбросил оба ненужных слова обратно за серую завесу.

Тем не менее на следующее утро в памяти всплыло щекастое, губастое женское лицо с маленькими хитрыми глазами. Соломон Исакович самонадеянно полагал, что давно выиграл битву с лицами и голосами, и теперь, застигнутый врасплох, позволил бабкиному лицу улыбнуться во весь свой широкий рот и сказать: «Шлойминьке». Так бабка называла его в отсутствие его молодых и принципиальных родителей. Соломон Исакович, стоявший в очереди на автобус, даже замычал тихонько сквозь стиснутые зубы. Шлойминьке, как бы не так! Можно подумать, что там, куда он собирался переселиться, кто-то из «своих» только того и ждал, чтоб дать ему кусок кугеля и сказать «кушай, Шлойминьке!». Нет, это следовало прекратить. Нельзя было этому поддаваться. Такой подход к делу не сулил ничего, кроме новой боли, а боли Соломон Исакович давно научился избегать и не намерен был на старости лет начинать все сначала. То, что он сейчас делал, то есть ожидание и подготовка к отъезду, было не более чем еще одна перемена судьбы, какие бывали и прежде, не им вызванная и не от него зависящая, к ней следовало просто приспособиться и пережить и ее.

И все же, и все же.

Чем дольше Соломон Исакович ждал, тем труднее ему было бороться с глупым своим сердцем, которое непостижимым образом связало воедино ощущение тепла и защищенности, испытанное в ту новогоднюю ночь, с магическими словами «среди своих» и «у себя» и теперь, вопреки голосу рассудка, предвкушало и надеялось.

Ближе к зиме Соломона Исаковича уволили с работы. На пенсию ему было рано, и его уволили по сокращению штатов. Новые его знакомые, из которых многие очутились в таком же положении, говорили, что это хороший признак, что дело его рассматривается и есть надежда на скорый ответ. Другие, наоборот, возмущались, советовали жаловаться, предлагали подписывать письма, адресованные за границу. В сущности, Соломон Исакович отлично сознавал, что все эти люди и другие, очень на них похожие, и есть те самые «свои», к которым так жадно начало рваться его сердце; чудес ждать не следовало. И все же, и все же…

Жаловаться он не стал, придерживаясь давнего правила не привлекать к себе внимания без крайней нужды; да и не хотелось ему возвращаться на прежнюю службу. Чувство отрезанности от всего прежнего и здешнего росло и казалось правильным и справедливым. И писем за границу подписывать тоже не стал, отчасти из осторожности, а больше потому, что не верил, что кто-то в других странах обязан и захочет заниматься его сугубо внутренними взаимоотношениями со здешним начальством. Дело это никого не касалось, кроме начальства и его, а там, за границей, у людей наверняка хватало неприятностей со своим собственным начальством, и взывать к их сочувствию казалось ему странно и неловко.

Соломон Исакович не скучал и без работы, но сбережений, оставшихся после выплаты убытков соседям, не могло хватить надолго.

Кроме того, он хотел починить зубы, а в новой поликлинике, куда он пошел записываться, потребовали справку с места жительства, а домоуправление не давало такую справку без справки с места работы. Соломон Исакович знал, что без справки с работы, одним терпением и настойчивостью, домоуправление теперь не возьмешь, сидевшая там девушка была озлоблена на него после того, как пришлось выдать ему справку с упоминанием нецензурного, как она считала, имени страны его будущего пребывания. То было летом, когда Соломон Исакович собирал документы для просьбы о разрешении на выезд. Тогда он еще работал, и девушка хоть и промучила его несколько недель, а справку все же дала. Но конечно, не забыла этого Соломону Исаковичу.

Между тем зубы починить было необходимо. Несколько лет назад он сделал себе вполне приличные искусственные челюсти и не знал никаких забот, но за последнее время, то ли после больницы, то ли оттого, что он похудел и вел более беспокойный образ жизни, челюсти как-то разболтались, стали натирать десны, неприятно клацать при жевании и больно защипывать язык. А новые знакомые все как один твердили Соломону Исаковичу, что зубы надо лечить здесь, бесплатно, а на новом месте это будет стоить больших денег, там уж бесплатно не полечишься. Соломон Исакович хоть и не прислушивался особо к разговорам своих новых знакомых, а это принял к сведению, так как это было вполне правдоподобно.