Место для радуги - [42]
— Уже в 13 лет считать себя кем-то особенным, — говорила Ольга, — представляешь?
— Можно списать на возраст, — отшучивался Саня, словно выступая в роли адвоката.
Поначалу я подумал, что у меня разыгралось воображение и что это просто совпадения, но с каждой очередной фразой всё больше убеждался, что они говорят именно про меня. Ольга с иронией пересказывала мою жизнь и обличала те вещи, о которых я не любил рассказывать. Наконец их разговор дошел до такой точки, когда в этом не оставалось никаких сомнений:
— Когда ты в 17 лет, по своей несусветной глупости, попадаешь в такое место, где приходится просто выживать, — говорила Ольга, — от гордости не остается и следа.
Меня посадили в тюрьму, когда мне было почти 17 лет, и мою гордость там выжгли хлоркой. «Откуда она может об этом знать, — встревожился я. — Сане я об этом не рассказывал». Теперь я был точно уверен, что они говорят обо мне и что они совсем не те, за кого себя выдают.
— Представляешь, как уродуется психика? — продолжала Ольга. — Не каждый взрослый смог бы выдержать такое, а тут малолетка.
— Может, нужна помощь психиатра? — в шутку спросил Саня.
Ольга махнула рукой.
— Бесполезно, — сказала она, — это не лечится.
Их диалог напоминал перекидывание мяча. Я переводил взгляд с него на неё, пытаясь понять, кто же они, наконец, такие. Страх пробирался в душу, нашептывая самые нехорошие догадки. Они лукаво смотрели друг на друга заигравшимися глазами и как ни в чем не бывало попивали виски, время от времени поглядывая на меня, словно хотели увидеть мою реакцию.
— Особенно, когда 9 лет вырваны из жизни и подарены непонятно кому, — продолжала Ольга. — Скажи, как можно после этого так ничего и не понять?!
Каждое слово било точно в цель. Они знают, что я провел в тюрьме 9 лет. Мне захотелось встать и закричать: «Что происходит? Кто вы такие и что вам надо?» — но я всеми силами старался держать себя в руках. «Так ничего и не понять…» — эхом повторилось в голове.
— Неужели совсем никакого толку? — спросил Саня.
— Ну ты сам посмотри, — ответила Ольга. — Пока другие уже давно живут, как нормальные люди, мы всё кокаинчик нюхаем и делаем вид, что такие честные и порядочные. На БМВ ездим.
Ольга цинично и беспощадно жалила меня в самое сердце. Я вспомнил про свою недавнюю измену с Маргаритой. «Вот она — моя честность и порядочность, — подумал я. — Я погряз во лжи, как у меня ещё хватает наглости смотреть Оксане в глаза». Самое страшное, что Ольга была права: чем глубже я погружался в мир денег и наркотиков, тем дальше были от меня те ценности, с которыми я освободился из тюрьмы — Бог, Любовь и семья. И она выставляла это напоказ.
— Что, совсем тяжко было? — шутливо спросил Саня. — Эти 9 лет…
— Настоящий ад, — с выражением ответила Ольга и опять многозначительно посмотрела на меня. — Даже не хочу рассказывать, через что пришлось пройти.
Не оставалось сомнений, что они про меня знают всё. Разум отчаянно пытался найти объяснение происходящему. Откуда им все известно? «Это ФСБшники! — подумал я. — Но что им от меня нужно?». В голове проносились самые мрачные догадки. «Это из-за того, что я обманул страховую компанию, — сначала подумал я. — Или им нужны адреса, где я беру наркотики».
Перебирая в уме все свои провинности перед законом, я не знал, что и думать. Липкий страх опутывал меня все сильнее. «Боже, зачем я пригласил их сюда? — подумал я. — Теперь ещё и Оксанка попала в эту переделку. Всё из-за моей глупости!». Внутри меня нарастало дикое напряжение и готовность ко всему, что угодно. Подсознательно, я даже был готов к тому, что закончив свой «шутливый» разговор, они посмотрят на меня и скажут: «Ну вот, Максим, ты и приплыл», и арестуют прямо на глазах у Оксаны. Между тем, они продолжали перешучиваться:
— Порой, чтобы выжить, — продолжала Ольга, — приходилось идти на очень неприятные компромиссы с собственной совестью. Озвучивать не буду.
Я понимал, что она говорит о ситуациях, когда приходилось улыбаться тем людям, которые меня били и унижали. В тюрьме такие ситуации случались, но знал про них только я. Это были самые неприятные и постыдные воспоминания. Они откуда-то знали и об этом.
— А что делать, — отшучивался Саня. — Или ты, или тебя.
«Нет, они не ФСБшники, — понял я. — Они знают меня изнутри, знают мои мысли». Мой страх становился все сильнее. Они говорят о том, о чем кроме меня вообще никто не знал. «Кто же они такие?» — судорожно пытался сообразить мой паникующий ум.
— А самое смешное, что за это время можно было бы поумнеть и понять, где находишься, — продолжала Ольга. — Но ведь нет! Так и тянет на всякую дрянь.
— Зато можно резко поумнеть сейчас, — отшучивался Саня. — Сейчас самое время.
— Если мозгов нет, то как тут поумнеешь, — ответила Ольга и, переведя взгляд на меня, спросила: — Да?
Я совсем растерялся и пожал плечами, изо всех сил пытаясь сделать вид, что спокоен и что меня это вообще не касается. Я не понимал, реально ли всё, что сейчас происходит. «Понять, где находишься… Если нет мозгов…» — эхом повторилось в моей голове, и я вспомнил аварию, которую мы увидели по дороге сюда, где человек остался без головы. Мозгов там точно уже не было. И тут я вспомнил свою недавнюю аварию. Страшная догадка пронеслась в моей голове: я разбился на Лексусе и нахожусь в другом мире. От этой мысли сердце сильно стукнуло в груди.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
Сборник словацкого писателя-реалиста Петера Илемницкого (1901—1949) составили произведения, посвященные рабочему классу и крестьянству Чехословакии («Поле невспаханное» и «Кусок сахару») и Словацкому Национальному восстанию («Хроника»).
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».