Местечковый романс - [12]

— Доброе утро, — сказала Хенка. То, что реб Ешуа так тепло поздоровался, её обнадёжило.

— Сейчас открою лавку, и мы обо всём потолкуем. Как видите, на старости лет я торгую всякой мелочью — защёлками, задвижками, замками, гвоздями, а эту рухлядь — он ткнул в покрытый ржавчиной собственный дверной замок — никак не соберусь заменить. Забываю. Ничего не поделаешь. От старости пока ещё никому живым не удалось убежать, хотя скоро я от неё, треклятой, всё-таки сбегу. А куда от старости убегают, вы, наверное, знаете. К праотцам. Заходите!

Выслушав не очень ободряющие нравоучения о старости, Хенка вошла следом за ним в лавку.

— Вчера за клеем для своего мужа Довида заходила, так сказать, не состоявшаяся жена моего брата Исайи — сапожничиха Роха. Она за вас головой ручается: мол, вы и честная, и опрятная, и добрая, и на все руки мастерица…

— Спасибо, — выдохнула Хенка, хотя такое начало скорее напугало её, чем обрадовало.

— Как я вам и обещал, я поговорил со своими детьми Ароном и Этель. Они пожелали с вами познакомиться. Вы знаете, где мы живём?

— В самом центре, где памятник. В двухэтажном доме напротив почты.

— Если вы понравитесь им так же, как понравились мне, старику, они заключат с вами на три месяца договор, чтобы убедиться в вашей пригодности, а потом уж, может быть, на следующий, более длительный срок. По пятницам, субботам и во все наши еврейские праздники вы будете свободны. Понятно?

— Да.

— Еда бесплатная, жалованье хорошее. Условия, по-моему, неплохие.

— Отличные! А скажите, вы тоже там… — она вдруг захлебнулась словами, — тоже там будете, когда я приду?

— Где?

— Дома.

— Зачем вам при этих переговорах нужна такая развалина, как я? Я ведь только дед. Моё слово не решающее. У меня лишь совещательный голос.

— Мне почему-то хочется, чтобы и вы там были, — сказала Хенка с какой-то щемящей искренностью. — Пожалуйста…

— Постараюсь.

— А когда лучше всего прийти?

— Если хотите, чтобы и я был при вашем разговоре, приходите в субботу. После утреннего богослужения. Мой брат Исайя, да святится его имя в небесах, говорил, что утром на мир нисходит благодать. Пока вездесущее зло протирает залепленные сном глаза, из предрассветной мглы восходит, подобно солнцу, и добро. Оно, мол, заглядывает, и к нам, в Богом забытую Йонаву.

Как и советовал реб Ешуа, в субботу, когда солнце поднялось над черепичными крышами местечка, Хенка подошла к двухэтажному особняку напротив почты, огороженному железной решетчатой оградой. У закрытой калитки она несколько раз, словно боясь обжечься, осторожно позвонила в колокольчик. Вскоре из дома навстречу ей вышла высокая, статная женщина в домашних туфлях и лёгком цветастом халатике. Над её густыми русыми волосами, видно, колдовал не самозваный брадобрей и не местечковый маг — парикмахер Наум Ковальский, а какой-нибудь волшебник в Каунасе. Волосы были уложены с завидным изяществом, и от них шел запах духов, наверняка дорогих.

— Вы Хенка?

— Да.

— Проходите, пожалуйста. — Хозяйка была заученно приветлива и доброжелательна.

Хенка прошла через палисадник с ухоженными карликовыми деревцами в прихожую, сняла туфли, сунула ноги в тапочки и скользнула в гостиную.

То, что предстало перед её глазами, ослепило девушку. Ни в одном доме в Йонаве она никогда не видела такой роскоши. Пол был устлан дорогими персидскими коврами, на стенах висели написанные маслом картины — длиннобородый благообразный старик в ермолке — прадед Рафаэля реб Дов-Бер, чуть не женившийся в Италии на какой-то богатой флорентийской еврейке испанского происхождения, Масличная гора и Стена Плача в Иерусалиме с приникшими к ней богомольцами, коровы-пеструхи и кукольный пастушок на лугу. Гостиная была обставлена мебелью из красного дерева — стол, шкафы, этажерки.

— Садитесь, милочка. Меня зовут Этель, — хозяйка холёной рукой с кольцами показала на мягкое кресло. — Мой муж скоро закончит бриться и сразу придёт сюда. К нам присоединится и мой свёкор, ваш рекомендатель. А пока я принесу вам что-нибудь из напитков. Что вы пьёте, милочка?

— Воду.

— Воду все пьют. А ещё?

— Иногда морковный сок, а на Пасху сладкое вино, медовуху, — зардевшись, ответила Хенка.

— До Пасхи далеко. Будет вам морковный сок. Хорошо? — Этель улыбнулась и удалилась.

Хенка осталась наедине с длиннобородым старцем Дов-Бером на картине, неистовыми богомольцами, припавшими к священной и спасительной Стене Плача, коровами и беззаботным пастушком на огромном холсте в массивной раме. Она вдруг почувствовала себя одинокой и ничтожной, и ей до спазма в горле захотелось как можно скорее распрощаться с хозяйкой, исчезнуть отсюда, вернуться в свой дом, к сёстрам и братьям, безотказному и неслышному, как тень, отцу и любящей их всех маме…

Тут в гостиной появился элегантный, одетый с иголочки Арон, похожий на манекен из магазина «Летняя и зимняя одежда для всех», а вслед за ним вошли душистая, как цветущая сирень, Этель с морковным соком в бокале на серебряном подносе и её свёкор — почтенный реб Ешуа.

— Вот вам сок! Пейте, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома.

Хенка скорее из вежливости чуть-чуть отпила из высокого бокала.