Месть волчицы - [8]

Сама Соня не менее дюжины раз уже присутствовала на этих обрядах. Огромное зеркало из полированной бронзы, высотой в рост человека, с рамой, сделанной так, что кажется, будто волчица, став на задние лапы, удерживает его сзади, положив сверху огромную голову с приоткрытой пастью… Искусство неведомого мастера поразительно! Когда в кромешной тьме Большого храма перед зерцалом Волчицы разводят жертвенный огонь, на который проливают кровь животного, соответствующего этому месяцу года, будь то заяц, куропатка, ягненок… Когда огонь начинает трещать, вспыхивает, и пламя возносится к самому сводчатому потолку, то сквозь эту огненную завесу Волчица кажется живой.

А потом, говорят, она и впрямь оживает. Выступает прямо из зеркала, огромная, белоснежная, пугающая, движется сквозь огонь… Входит в своего избранника, сливается с ним. Впрочем, это видят лишь избранные, те, кто уже пережил великое Единение. Для глаз же стороннего наблюдателя все очень просто. Горит огонь, потом внезапно один из людей, что только что кружились в медленном заученном ритуальном танце, падает на каменные плиты, иссеченные древним рисунком… Падает, чтобы подняться только наутро. Подняться совсем другим.

Его, доселе обнаженного для танца, одевают в белое, уводят куда-то, и остальные послушники встречают его лишь седмицу спустя, и он больше никогда не рассказывает о том, что с ним случилось.

Все двенадцать раз Соня оставалась простым наблюдателем.

А вот теперь избранным оказался Стевар. Странно, почему-то она думала, что с ним никогда ничего подобного не произойдет, по крайней мере, не так скоро, ведь обычно, по ее наблюдениям, Волчица избирала книжников, любителей древних наук, обожающих копаться в пыльных фолиантах, ведущих заумные беседы философов с глазами, горящими древним безумием. Но вот Стевар… И как она должна теперь разговаривать с ним?

— Так что, мне теперь кланяться при встрече? — она сознает, что голос ее звучит слишком резко, что ее устами сейчас, возможно, глаголет ревность… Но ничего не может с собой поделать.

Стевар смущается еще больше.

— Ну ладно, ну что ты так, в самом деле? Она выберет и тебя, вот увидишь!

Но Соня уже закусила удила, и сознание того, сколь нелепо она выглядит сейчас в собственных глазах, лишь подстегивает ее все сильнее.

Впрочем, у нее хватает мудрости удержать язык за зубами. Она поднимается с колен, стряхивает с ладоней воду, вытирает их о тунику и разворачивается.

— Ладно, пошли, а то и впрямь опоздаем.

За всю дорогу до Логова они не обмениваются ни единым словом.

Впрочем, по возвращении ее дурное настроение постепенно рассеивается. Со Стеваром они прощаются у ворот, тот исчезает куда-то, и она даже не спрашивает, куда, а сама направляется на кухню. Если не все старые друзья еще предали ее, то повар, добродушный кофиец Кабо, наверняка оставил ей что-нибудь вкусненькое.

Хвала Небесам, на свете еще остались верные друзья. Так она и заявляет Кабо, с удовольствием уплетая свежевыпеченную лепешку с маслом и медом, и запивая теплым молоком. Кофиец подогрел его ровно настолько, как это любит рыжеволосая воительница, и сдобрил специями, секрет которых ведом ему одному.

Закончив с делами, толстяк присаживается напротив, с почти болезненной пристальностью наблюдая, как она ест.

— Совсем отощала, как я погляжу, — наконец роняет он сочувственно. — Ну ладно, отъедайся. Надеюсь, теперь они хоть пару седмиц тебя трогать не будут.

— По мне, так я к лошади еще полгода не подойду. От одного вида седла и поводьев меня тошнить скоро начнет, — веселым тоном произносит она, но ей самой кажется, что слова эти звучат фальшиво. На самом деле, желание вновь уехать из Логова становится почти нестерпимым. Впрочем, это бывает, и чаще всего проходит.

Чья-то тяжелая рука хлопает ее по плечу, и от неожиданности она принимается кашлять, поперхнувшись молоком.

— Ну, ну, ты что это? — басит над ухом знакомый голос. — Напугал я тебя, что ли?

Она со смехом вскидывает голову, трясет рыжими кудрями.

— Так и на Серые равнины отправиться недолго. Думай, что делаешь, Сигер!

За спиной у здоровяка ванира маячит Гунн, его вечная тень, и оба улыбаются воительнице совершенно одинаковыми белозубыми улыбками. Они близнецы, прибыли в Логово с полгода назад, и сразу сделались всеобщими любимцами. В отличие от большинства ваниров, угрюмых, как вечная зима в их суровых краях, эти двое всегда добродушны, приветливы, пусть и на свой дикарский лад, и готовы помочь по первой же просьбе.

— Глотай живее, — гудит Гунн из-за плеча брата. — Народ уже собирается

— А в честь чего такая толпа? — восклицает она — В стойлах свободного места нет. Все чужие лошади стоят. Что тут затевается? Никто мне толком ничего объяснить не может.

— А никто и не знает, — встревает Кабо в разговор. — Приезжать начали с седмицу назад. Большей частью, старые знакомые, но ты, возможно, ни с кем из них и не встречалась. Они были в Логове задолго до тебя: четыре, даже пять лет назад, потом разъехались по поручениям Волчицы. Про многих я думал, их и в живых нет вовсе.

— А теперь все здесь? Должны собраться по третьему колоколу? Любопытно. — Соня поднимает брови. — И никто не знает, в чем дело?