Месть волчицы - [5]

— По-моему, это ты хотел бегать, а не я, Стев. Если раздумал, так и скажи.

Но, вместо ответа, оборотень со смехом хватает ее за талию и, сперва высоко вскинув над головой, торжественно усаживает прямо на наковальню Микара, с которой тот предусмотрительно успевает сгрести кожаным фартуком всю железную мелочь.

— Молчи, принцесса! Микар, расскажи нам сагу о возвращении великой воительницы в родное Логово!

— О, это было незабываемо, — басит черноволосый. Как и все северяне, он жить не может без добрых историй. Это у них в крови. Долгие зимы большую часть времени приходится сидеть под крышей у огня, заняться нечем, всех развлечений — только рассказывать друг дружке одни и те же бесконечные байки. Так неудивительно, что даже безобидная история с гусем, зашипевшим на ребенка, обретает почти эпические масштабы и пересказывается каждый раз все более красочно, до тех пор, пока никто уже не в состоянии узнать в ее цветистой пышности первоначального скромного сюжета.

— Короче говоря, иду это я вчера с ужина…

— А, — Соня вздыхает с облечением. Похоже, в этот раз от эпоса, сравнимого с «Большим кольцом», они останутся избавлены. Микар еще не успел расцветить свою легенду пышными красками. Иначе им пришлось бы слушать как минимум с момента его появления на свет, а в самом страшном варианте, вообще, всю историю сотворения мира с того дня, как богиня Трейя вдохнула жизнь в золотое яйцо, снесенное, ее любимой голубицей Куу… — Так вот, иду, ни о чем себе не подозревая, эля кувшин прихватил, сыра да хлеба немножко, чтобы на ночь глядя подкрепиться и вдруг — не поверишь! — топот копыт, земля затряслась, огонь вспыхивает какой-то зеленый над лесом, точно свора демонов на нас мчится. Я — хочешь верь, хочешь нет, — тут же бросился за наковальню, затаился. Лошади взбеленились, копытами бьют, ржут, стойло едва не снесли, а зарницы так и пылают над лесом, одна, другая, и грохот стоит, и рев, словно камнепад прошел…

Нет, похоже, без голубицы Куу все же не обойтись. По мере рассказа, глаза Микара загораются поистине берсерковским огнем, он принимается широко размахивать ручищами, грозя в любой момент снести Соню с ее хрупкого насеста. Как видно, живописуемая картина ему и самому очень по душе, он даже оглядывается на лес, зеленеющий за стенами Логова, словно и впрямь ждет увидеть там разноцветные зарницы.

На самом деле, она просто скакала на лошади к воротам. Скакала быстро. Ну, может быть, даже очень быстро. Не разбирая дороги, потому что неслась через лес напрямик. Выбирать дорогу было некогда. Просто скакала и все. А зарницы — ну, впрочем, она не оглядывалась. Могли быть и зарницы…

— И вот, — вдохновенно продолжает кузнец, — Среди всего этого шума и грохота, среди звона стали, камнепада, пляшущих огней и завывания демонов, несется она, рыжеволосая дева, почти обнаженная, на огромном жеребце цвета ночи, и за ней свора тварей самого ужасного вида, с раззявленными пастями, с клыками, с которых падает ядовитая слюна, с горящими очами, как болотные гнилушки…

— О боги, да уймись же наконец! — Соня хохочет так, что едва не падает на землю. — Не было никаких демонов, что ты парню голову морочишь? Смотри, он весь аж закаменел!..

Микар виновато оборачивается к Стевару, который и впрямь слушает кузнеца, раскрыв глаза так широко, что они кажутся нарисованными на его бледном веснушчатом лице.

— Извини, друг, — бормочет Микар. Но извиняется он не за себя — Извини эту глупую девчонку. Она ни на медный грош не смыслит в хороших историях.

— И что было дальше? — выдыхает зачарованный Стевар.

Кузнец вновь взмахивает руками

— А дальше, она несется, сосны, словно травинки, уклоняются с ее дороги, ветер сметает листву и сучья, чтобы конь ее ненароком не повредил ноги, и пылью залепляет глаза подлым тварям, а она скачет прямо сюда, к воротам, и мы бежим отворить ей поскорее, и она скачет прямо к нам, и мы понимаем, что она не успеет, и тут… — Он делает театральную паузу, держит ее до невыносимого, до тех пор, пока у слушателей не порвутся все нервы в напряженном ожидании. — …И тут ее конь совершает огромный скачок. Клянусь тебе, друг мой, я никогда не видел, чтобы лошади так прыгали. Он пролетел, должно быть, сотню шагов в одном парении, и приземлился прямо здесь, — заскорузлым пальцем с ногтем, украшенным жуткого вида кровоподтеком (обычная беда кузнеца!), он тычет на землю прямо перед собой. — Вот здесь приземлился ее конь… словно птица, он летел, да разразит меня Небо, если я вру хоть в единой букве. Приземлился и пал замертво. Пена выступила на губах, алая, как кровь, глаза закатились, и он прохрипел человечьим голосом: «прости!» и… умер.

Стевар восхищенно вздыхает. Соня испускает громкий стон, не зная, злиться ей или смеяться. Будь сейчас время чуть более позднее, в особенности, если бы она уже успела позавтракать, то не стала бы и лишнего мгновения думать над этим. Но с утра она не человек. С утра, как она любит повторять, вообще, люди не живут. Какое уж тут чувство юмора!

— На самом деле, — оборачивается она к Стевару, — Я просто удирала от одного болвана. Он думал обмануть Волчицу, этот глупый офирский купчишка. Я должна была купить у него манускрипт «Магических Арканов», может быть слышал, Разара бредила им последние три луны, как только услышала, как кто-то выставил книжонку на рынок, а этот ублюдок Раззак решил нас надуть. — Она усмехается не без толики самодовольства. — Конечно, чисто внешне невозможно было понять, что чего-то не хватает. Просто какое-то странное чувство у меня возникло, да еще ленточка какая-то болталась странная, на закладку не похоже, к чему — непонятно. В общем, отыскала я там в Келадисе одного мага. Слабенький колдунишко, скорее, даже подмастерье, нашим в Логове в подметки не годится. Но, правда, мастерства его кое на что хватило. Понял, что дюжины листов в книге не достает. Там должны были быть Звездные таблицы. За ними и пришлось идти обратно к Раззаку.