Месть в коричневой бумаге - [53]

– Прошу, мистер Макги. Можете сесть в вертящееся кресло. Очень удобное. Мой покойный муж называл его самым лучшим из всех, в каких ему доводилось сидеть. Пойду узнаю, как себя чувствует дочь.

И она ушла. Мебели и барахла в маленькой комнатке хватило бы на две большие. Над головой с гулом и шорохом медленно вращались широкие лопасти вентилятора. Я сосчитал лампы. Девять – четыре напольных и пять настольных. Столов семь – два больших, четыре маленьких, один совсем крошечный.

Она вернулась строевым шагом, распрямив плечи, как вымуштрованный сержант. За ней следовала женщина помоложе. Я поднялся и был представлен Элен Баумер. Должно быть, года тридцать три. Высокая, с плохой осанкой. В шелковой зеленой блузке, вычурной, с оборками, в светлой плиссированной юбке. Болезненно желтоватая кожа. Очень худые руки и ноги при необычной фигуре, широкой, но плоской. Широкие плечи, широкий таз. Грудь совсем незаметна, а задницу словно спрямили, приколотив планку пятнадцать на сорок. Острый нос. Мышиные волосы, до того тонкие, что шевелятся под вентилятором. Очки в металлической позолоченной оправе, глаза искажены линзами. Нервно-манерные руки и губы. Сплошное самоуничижение. Она робко присела на диван лицом ко мне. Мамаша устроилась на другом конце дивана.

– Мисс Баумер, извините, пришлось вас побеспокоить, когда вы не совсем здоровы. Но речь идет об окончательном решении по некоторым страховкам доктора Стюарта Шермана.

– По какому полису? Я знаю все его полисы. Я с ним работала больше пяти лет. Занималась всеми платежами.

– Я не располагаю такими деталями, мисс Баумер. Мы ведем дополнительную работу по контракту с другими компаниями. Меня просто просили приехать сюда, провести опросы, составить отчет для нашей конторы, изложить свое мнение о причине смерти доктора, выяснив, имело ли место самоубийство.

– Она была в отпуске, – объявила мамаша.

– Ну, ведь я провела его здесь.

– Разве плохо отдыхать в своем собственном благоустроенном доме, Элен? Хорошо, – сообщила она мне, – не потратила заработанные трудом деньги, клюнув на кучу туристических приманок, потому что не работала ни единого дня после смерти своего драгоценного доктора. Похоже, и не желает искать работу. Я, могу вам сказать, искренне верю в страховку. Мы не жили бы так, как сейчас, если б не предусмотрительность Роберта, обеспечившего семью на случай его смерти.

– Просто не знаю, о какой страховке идет речь, – вставила Элен. – Крупные полисы он обратил в наличные, хотел вкладывать деньги с помощью мистера Пайка. А оставшиеся такие старые, что, по-моему, срок их обжалования в связи с самоубийством истек, разве нет?

Пришлось действовать вслепую.

– Не уверен, мисс Баумер, но кажется, будто дело касается некоей коллективной страховки.

– А! Наверняка общеврачебной. Это временный полис и деньги на нем не накапливаются, поэтому доктор его сохранил. Думаю, там есть условие насчет самоубийства на весь срок действия полиса. Как по-вашему?

– Возможно, – улыбнулся я. – Должен быть полис, по которому возникли вопросы, иначе я бы сюда не приехал.

– Вероятно, – сказала регистраторша-делопроизводитель.

– Покойный не оставил записки, не имел явных поводов для самоубийства. Компания, безусловно, не заинтересована в формальных придирках, если придется выплачивать сумму наследникам. Вы считаете, что он покончил с собой, мисс Баумер?

– Да!

До этого голос ее был таким слабым, что неожиданный выкрик меня испугал.

– Почему вы так думаете?

– Я уже говорила об этом в полиции. Он был в депрессии, в дурном настроении и, по-моему, совершил самоубийство. Меня расспрашивали, записывали, я подписала свои показания.

– Я беседовал с мистером Ричардом Холтоном, а также с мисс Верц до ее трагической гибели в прошлую субботу. Оба самым энергичным образом утверждают, что он не мог покончить с собой.

– Сначала и ты утверждала то же самое, – вставила мать, – рыдала, бесилась, кричала, шумела, чего не наблюдалось даже после кончины твоего несчастного отца. Постоянно твердила мне, что твой замечательный доктор никогда не пошел бы на самоубийство. Намеревалась выяснить, что с ним стряслось, даже если на это уйдет весь остаток жизни, забыла? А двух дней не , прошло, как решила, что он все-таки с собой покончил.

Элен сидела, стиснув на коленях руки, переплетя окостеневшие пальцы, опустив голову, как ребенок на молитве в воскресной школе.

– Подумав как следует, я изменила мнение, – проговорила она, и мне пришлось потянуться к ней, чтобы расслышать.

– Но мисс Верц своего мнения не изменила.

– Меня это не касается.

– Вы считали мисс Верц уравновешенной и разумной личностью, мисс Баумер?

Элен быстро подняла на меня глаза и опять опустила.

– Она была очень милой. Мне жаль, что она умерла.

– Ха! – сказала мамочка. – У этого невинного дитя все очень милые. Ее очень легко провести. Всем верит. Даже слепой увидел бы в Пенни Верц дешевую и вульгарную побрякушку. Да ей было просто плевать, покончил ли доктор Шерман с собой, или его убили.

– Мама!

– Помолчи, Элен. Этой крошке Верц надо было только трагедию разыграть. Одна леди из моего клуба садоводов, весьма заслуживающая доверия леди, которая никогда в жизни не нуждалась в очках, видела, как эта сестра обнималась и целовалась с женатым мужчиной, с мистером Холтоном, ровно три недели назад, в машине на больничной стоянке, практически под самым светофором. Вы бы назвали подобное поведение уравновешенным и разумным, мистер Макги? Я называю его греховным, дурным и дешевым.