Месть - [6]

Разумеется, в этом рассказе явно что-то приукрашено. Сомнения в этом нет. Однако дело в том, что все, что касалось Авнера, всегда казалось несколько преувеличенным.

Известно о нем было и еще кое-что. До настоящего времени Авнер никогда не бывал в Соединенных Штатах. Но его мать утверждала, что первое произнесенное им слово, было не «мама» или «папа», а «Америка». Возможно, это было придумано, но звучало правдоподобно. Соответствовало Авнеру. Когда он подрос и начал бегать по пустынным, обожженным солнцем улицам Реховота, стремясь во что бы то ни стало попасть на дневной сеанс в кино, Америка полностью завладела его воображением. Лана Турнер, Джон Уэйн, Рита Хэйворт…

Там же, в кино, он усвоил первые слова на английском, вернее, на «американском» языке. Это был язык, на котором он, как и многие в Израиле, разговаривал с большим увлечением, хоть и не всегда правильно. Английский в школе был совсем другим. «По-американски» в кино говорили так, что язык можно было ощутить, попробовать на вкус. Этот язык мог стать твоим собственным, и ты сам при этом становился другим. «О’кей, мистер», «говорят из ФБР» — в этом что-то было…

Нельзя сказать, что Авнер так уж часто обо всем этом думал, да и кто будет пытаться понять, какую роль все эти детские фантазии играют в те моменты, когда уже взрослый молодой человек должен принять важнейшие в своей жизни решения? Он только что расстался с армией. Его всячески уговаривали остаться. Упрашивали. Нет. Четыре года — он считал этот срок достаточным. Но что же дальше? Найти работу? Жениться на Шошане? Быть может, пойти учиться в университет?

Авнер вышел из душа — чистый, прохладный, загорелый. Перед тем как набросить полотенце, он кинул быстрый взгляд на свое отражение в зеркале.

Авнер был похож на отца. Для полного сходства он должен был бы быть несколько крупнее и более светлой масти. Отец, правда, изменился невообразимо после всего того, что ему пришлось пережить. Волосы поседели, мускулы обросли жиром. Что касается настроения, то всякое бывает — и плохие дни и хорошие.

Этот коричневый конверт на табурете в ванной комнате, несомненно, как-то связан с отцом. Не непосредственно — в этом Авнер был уверен. Отец никогда не стал бы разговаривать с ними об Авнере. Наоборот, он бы остановил их, если бы мог. «Моего сына я вам не отдам, — сказал бы он. «Через мой труп…»

Но Авнер вовсе и не собирался говорить с отцом о письме. Он и сам может сказать им «нет». «Точно так же, как он это проделал, когда к нему обратились несколько месяцев назад люди из Амана[7]. «Если вы хотите числиться в активе армии, — сказали ему тогда, — что вы думаете по поводу работы в военной разведке?» — «Нет, благодарю вас, — ответил он.

И этому, как его там, Моше, что подписал письмо в коричневом конверте, он тоже скажет «нет». Но отчего не встретиться с ним? Он ведь все равно собирался в понедельник поехать в Тель-Авив и увидеться с Шошаной. Почему же не взглянуть на них и не выслушать? Вреда от этого во всяком случае не будет.

Его заявление о приеме на работу вот уже два месяца находилось в авиакомпании «Эль-Ал». Все утверждали, что попасть туда невозможно, но ему удалось протолкнуть свои документы через тетку, которая была знакома с кем-то, у кого в свою очередь был близкий друг в управлении компании. Конечно, он не мог рассчитывать на место в экипаже самолета. Ему ни за что не пройти всех испытаний по разным наукам. Помимо этого, экипажи набирались обычно из состава военно-воздушных сил. Тем не менее, работая в системе «Эль-Ала», ты все же обслуживаешь эту компанию. Даже если ты всего лишь официант или клерк. Можно надеяться, что сможешь попутешествовать или просто ненадолго еще раз выехать из Израиля, чтобы повидать этот волнующий мир за его пределами, или — как знать? — может, удастся встретиться с друзьями по армии, которые ушли работать в авиацию. Возможно, они уже летают. Когда-нибудь они позволят Авнеру посадить самолет или хотя бы поднять его в воздух.

Сидя на крышке унитаза, закутанный в полотенце Авнер безупречно посадил «Боинг-707», плавно заскользивший по полосе. Огромные колеса самолета приближались к взлетной полосе точно пара крыльев. Ничего удивительного. Он отрабатывал эти «сэндвичи» в ванной комнате с десятилетнего возраста.

Авнер отрулил «боинг» в ангар, почистил зубы и надел рубашку. Матери дома нет, Шошана в Тель-Авиве. Что если добраться автобусом от Реховота, зайти к отцу и попросить у него его старенький «ситроен»? Денег на автобус у него хватит. По субботам деньги в Израиле особого смысла не имеют. Все развлекательные заведения закрыты наглухо. Если, конечно, вы не готовы есть в ресторане только сандвичи.

Но в понедельник было неплохо покататься на «ситроене», несмотря на то что это самая старенькая в Израиле машина. Можно будет заехать за Шошаной, и это избавит их обоих от необходимости ловить попутные машины. Шошану, правда, это не смущает. Стройная блондинка с волосами цвета меда и бледным, узким аристократическим лицом, точно высеченным древним египетским мастером, Шошана выглядела по-королевски. А на самом деле она — чистейшая сабра. И характер у нее был ясный, без тени порочности. В первое их свидание, когда Авнер пришел в дом к ее родителям, он, смутившись, сказал что-то невразумительное. Они познакомились за день до этого, вечером, в доме общих друзей, и он не запомнил ее имени…