Месседж от покойника - [27]

А еще рассказал ему Грег под строгим секретом, что это не первая его сделка подобного рода. И что предыдущие прошли успешно — и эта пройдет, как надо.

Ставиский был человеком, как теперь принято говорить, харизматичным. То есть умел заражать слушателя своими идеями и энергией. К тому же по опыту предыдущего общения Леонас убедился, что Ставиский — не болтун и не трепло. В деловых кругах его уважали — иначе как бы он помог Петкунасу с заказами? Он, Ставиский, явно преуспевал. Среди его знакомых были сенаторы и конгрессмены, видные адвокаты, модные врачи… При всем том, отмечал про себя Петкунас, он старался держаться в тени — не любил давать интервью, избегал репортеров, не искал популярности и известности. Петкунасу и эта черта его знакомца нравилась, потому что, несмотря на любовь американцев к «паблисити», самые удачные сделки и самые важные переговоры, как он знал по собственному опыту и по рассказам тех, с кем контачил, всегда оставались в тени. Нет необходимости, чтобы общество знало о каждом твоем шаге…

Все это, вместе взятое, привело к тому, что Петкунас всерьез загорелся идеей Грега. Причем вопроса, участвовать или не участвовать, у него не было. Был вопрос — как принести партнеру (и себе самому, разумеется) максимальную пользу. Петкунас сам себе поражался — откуда у него, всегда трезвого и рассудительного, появилось вдруг такое предчувствие удачи, которое несло его, как на крыльях. И он чуть не ежедневно напоминал себе старую преферансную поговорку: «Купил две взятки — закажи на одну меньше».

Самое важное — то, что все и шло как по маслу. И система сигнализации, установленная в музее, была Леонасу хорошо знакома, и когда привезли Чашу, то оснащала ее устройствами безопасности фирма, хозяин которой был добрым знакомым Лео. Так что в музей Петкунас зашел только однажды — чтобы увидеть все то, что он видел на чертежах, собственными глазами и проверить, какие именно инструменты нужны для успешной работы. Мог бы, кстати, и еще раз-другой в музей наведаться: из-за того, что о показе Чаши писали, в музее в первые дни экспонирования Потира было больше народу, чем обычно. Тем не менее Петкунас прекрасно знал, что все посетители прекрасно видны на камерах слежения, которых в залах полно. Схема расположения видеокамер у Петкунаса тоже была; в этом, кстати, помог Грег — он говорил, посмеиваясь, что, если бы в штабе Гитлера или Сталина работала смазливая машинистка, он бы знал все генеральные планы СС или Советской армии.

Петкунас планы расположения видеокамер принял с благодарностью, но в подробности их получения не вдавался. Друг его молодости, из «лесных братьев», отсидевший по случаю в сибирских лагерях лет пять, научил Леонаса многому. В том числе и поговорке: «Меньше знаешь — крепче спишь!» Но была и другая причина, для Петкунаса более серьезная, — он просто не хотел знать больше, чем ему нужно для успешного выполнения своей работы. Ну для чего ему эти лишние знания? Он привлечен с определенной целью и получит определенное вознаграждение — и дело с концом.

Ставиского такая позиция Леонаса вполне устраивала. Так что до поры до времени все шло просто идеально. Идеально удалось осуществить и саму операцию. Ко всему прочему, партнерам повезло: даже ночной охранник, расписание передвижений которого было тщательно изучено, в эту ночь оказался отключенным — он уединился с девушкой в одном из дальних углов парка. На его автомобиле Петкунас предусмотрительно установил заранее «маячок», так что, если бы дежурный начал движение к музею, партнеры бы сразу это увидели. Но ничего подобного, к счастью для Ставиского и Петкунаса, не произошло. Свет на территории парка погас на семнадцать минут. Камеры, в поле зрения которых попадала Чаша, были выведены из строя. Чаша отделена от ее «родной» сигнализации и вынесена, а вместо нее был подключен электронный «муляж», чтобы никто до утра не хватился пропажи.

Ключи от микроавтобуса Амилкара Грег раздобыл заранее, и вот неуклюжий сверток, погруженный в черный пластиковый мешок, был заложен в вэн и отвезен на дальний конец кладбища, где за оградой была оставлена машина Петкунаса. Не та машина, на которой он ездил каждый день, а взятая напрокат на чужие права — одним словом, если бы ее каким-то чудом ночью кто-то и заметил, выйти через этот автомобиль на Петкунаса было никак нельзя.

Заминка во время операции была одна — упрямый Грег пытался освободить Чашу от футляра прямо в музее. Он поделился этой идеей с Петкунасом заранее и спросил его мнения. Лео возражал. Он считал, что ни к чему тратить в музее время на то, что можно потом спокойно сделать в домашней обстановке. Но Ставиский стоял на своем. И вместе с понятными Петкунасу вполне прагматическими мотивами приплетал какие-то религиозные аллюзии — мол, это не просто Чаша, а святыня и относиться к ней надо соответственно…

Петкунас не возражал ни словом, но про себя думал о бесполезности этой затеи. Впрочем, он знал, что, имея дело со Стависким, ни спорить, ни на чем-то настаивать не следует.

Он и не настаивал, и очень скоро Грег, выматерившись по-польски, а потом и по-английски, дал знак двигаться на выход. Петкунас же времени не терял — пока Ставиский делал бесплодные попытки освободить Чашу от футляра, Петкунас легонько поддел отверткой, которая была в его руке, стеклянную витрину. В витрине этой лежало колье, которое Петкунас давно приметил и подумал, что, получив его, Лизетта, которая в последнее время была с ним, увы, холодновата, станет наверняка добрее.