Мешок историй про шалого малого - [7]

— Скажите ему, пусть посчитает деньги и распишется, что не имеет претензий к полиции, — мрачно приказал он.

Кравец перевел. Рауль расписался, не считая денег, сгреб со стола все вещи в рюкзак.

— Я могу идти? — спросил он отца.

— Можешь, — ответил тот.

— Гуд бай! — сказал Рауль капитану.

— Прощайте, господин Рохас! — сказал тот. Они вышли на улицу. Рауль достал сигареты и закурил.

— Ты куришь, сынок? — удивился Жора.

— И пью, — ответил сын.

— Тебя не били полицейские? — Жора достал платок и протянул Раулю, — Вытри губы. Они в крови.

Рауль плюнул на платок и стал вытирать губы.

— Слева, — подкорректировал Жора.

— Нет. Не били, — сказал Рауль.

— А этот синяк на скуле?

— Это в баре, — неохотно ответил он.

— Ты как там оказался?

— Пошел гулять. Ты же вырубился, а мне скучно стало. В Венесуэле в это время день.

Они сели в ближайшем баре. Жора заказал два бокала пива.

— Ты — гей? — спросил он, глядя прямо в глаза Рауля.

— Я? Нет. С чего ты взял? Чушь! — Рауль даже не отвел взгляда.

— Но тебя арестовали в клубе для геев!

— Твою мать! — выругался Рауль, — Там не написано, что это клуб для геев.

— Но ты же видел, что там нет девушек?

— Это был уже третий клуб. Я был уже пьян, как цирковой скрипач, и не различал лиц. Там крутились грудастые телки. Я же не знал…

— Ты взял у меня деньги? Сколько там было?

В этом месте Жоре показалось, что Рауль покраснел, насколько можно это выражение отнести к его смуглой коже.

— Тридцать тысяч, наверное. Я не считал. Я отдам. У меня есть деньги. Я просто не знал, где разменять доллары!

Они молча пили пиво. Каждый думал о своем. Кравец думал о том, что его сын не так уж прост. Вряд ли о том же думал его сын. К тому же Кравецу было чертовски жалко, вот так просто взять и отдать полицейскому сто штук, заработанные тяжким трудом.

— Мне пришлось заплатить сто пятьдесят тысяч за то, чтобы тебя выпустили, — сказал он, слегка завысив сумму.

— Я тебя не просил, — нахмурился сын.

— Тебя могли посадить в тюрьму. Ты парня покалечил.

— Так ему и надо, пидору, — рассмеялся Рауль.

— Когда у тебя обратный билет? — спросил Кравец.

— О!!?? Ты уже хочешь избавиться от меня? — с горькой усмешкой спросил сын.

— Если честно — ты доставил мне очень неприятные моменты, — сказал Жора.

— Дети — это не только радость, но иногда и проблема! Папка.

Георгий почувствовал неприятный холодок в голосе сына. Тот осторожно трогал пальцем разбитую губу.

— Не трогай! Заразу занесешь! — сказал Кравец, — Ладно, Рауль. Вот тебе ключи. Иди домой, прими ванну и отдыхай. Я пойду на работу. Вернусь в семь часов. Никуда без меня не уходи! Телевизор посмотри. Там диски есть с фильмами.

— Хорошо, папа, — ответил кротко он.

9.

— А когда мы тебя женим, Жорка? — смеялся Павел, заметив, что Жора незаметно с интересом поглядывает на двух блондинок, сидящих за столиком напротив. Девушки кокетничали, заметив, что они вызвали интерес у этих, в общем-то еще не дряхлых, наверняка, небедных, пятидесятилетних интеллигентных старцев. Говорили громко и вызывающе.

— Я не хочу быть содержанкой! Я хочу сама всего добиться! — говорила одна, посасывая коктейль через трубочку.

— А что плохого в том, что красивый молодой человек будет тебя обеспечивать? — удивилась другая.

— Красивые и молодые все разобраны! Нам с тобой, Юла, остались лысые и пузатые…

— Да ладно! Игорек еще молодой…

— Он женат, твой Игорек… — захохотала первая. — Ты забыла?

— Ну и что? Я, между прочим, моложе его жены на семь лет! И не такая толстая…

— Но живет-то он с ней!

Didn’t take too long ‘fore I found out,

what people mean my down and out.

Spent my money, took my car,

started telling her friends she wants to be a star.

Надрывался высоким, хриплым фальцетом пожилой, кудрявый певец, манерно извиваясь в конвульсиях сладострастного пароксизма.

— Да ему уже поздно! Фитилек уже погас! А? Жорж? Погас фитилек? — спросил, смеясь собственной шутке, толстяк Юрка, пуская дым в лицо Георгию.

— Да нет. Он еще поглядывает на крошек. Поглядываешь, А? Жорик?

— Фитилек дрюкаешь тайком? — хохотнул Юрка.

— Женщины любят ушами, а мы старички любим глазами, — не обижался Жора на своих друзей. Женатики всегда подкалывают холостяков, хотя и втайне завидуют им. — Юра, тебе уже хватит. А то жена ата-та надает! — посоветовал Жора Юрке, заметив, что он снова разливает.

— У нас — патриархат, Георгий Львович! Бабу надо держать в узде! Ты вот не смог держать своих баб в узде и оттого сейчас вынужден пользоваться услугами дешевых проституток и хулить семейные ценности! А вот что я вам замечу. В истории педагогики гораздо больше примеров, когда только благодаря стараниям родителей дети становились великими. Гоголь, Толстой, Тургенев…

— Юрий, вы не в теме! — осадил его Кравец, — Тургенев не самый удачный пример, как, впрочем, и остальные, названные вами.

— Ну, началось опять… — Юрка наигранно, неестественно зевнул, — Любишь ты выебываться… Что значит: жить в одиночестве! Не с кем попиздеть: так вот он на нас отыгрывается…

— Мама Толстого умерла, когда ему не было и двух лет, — продолжил невозмутимо Жора, — Батя писателя, Николай, тоже умер рано. Воспитанием Льва Николаевича Толстого занималась «седьмая вода на киселе», троюродная тетка Татьяна Ергольская. А отец Ивана Сергеевича Тургенева, русского великого сочинителя, Сергей Николаевич, был гусарским офицером, небогатым дворянином, растратившим свое состояние на кутежи и карты. Возможно, вы, господа, в силу своей занятости, увлеченные гениальным языком сочинений писателя Тургенева, мало посвящены в подробности его жизни, в том числе личности родителей. Красавец мужчина, альфонс, бретер, кутила и мудила, поправивший свои дела женитьбой на богатой наследнице, Серей Николаевич, был человеком-похуистом, равнодушным ко всему, в том числе к детям. Ограничившись относительно скромной ролью чистокровного производителя, он покорно склонил свою выю под иго жены и стал сытым, деревенским, умиротворенным подкаблучником, халявщиком, охотником, картежником и бухальщиком. Он был бравый боец, герой, даже воевал и был ранен. Таким отцом я бы, лично, гордился. И мне бы хватало его примера для самосовершенствования и бахвальства перед друзьями. Я подозреваю, что он был даже близок масонам и декабристам, поскольку, согласно некоторым документам, умер он в своем имении, находясь под секретным надзором полиции.