Мещанство - [44]

Сплясать, как Андрей Белый

О найме квартиры и провалившемся сватовстве

Дмитрий Ольшанский

«Не в том дело, что танцовал он плохо, а в том, что он танцовал страшно».

Ходасевич

Вообще-то мы должны были снять квартиру вместе. Предусмотрено было все.

Вечером я возвращаюсь домой из университета - до пяти у меня сплошное востоковедение. Захожу в книжную лавку (поймана, наконец, «Москва» Белого) и сажусь за компьютер зарабатывать нам редкие деньги простительной чепухой. Она готовит ужин, вяжет мне свитер (обязательно черный, в двадцать один год положено любить черное) и отбивается от соседей, которых раздражает воющий магнитофон. Пусть еще будут довольны, что мы не танцуем. Точнее, я не танцую. К семейной жизни прилагаются также: длинные юбки, плотные занавески, последний этаж, желательно в Лялином переулке, каблуки (даже без них она меня выше), остатки лепнины, разбитая лестница без лифта, фальшивовато-любовные записки на пейджер («Милая, я скоро буду с гостями»), квартирная хозяйка - условная чудо-старуха, неожиданные ссоры и торопливые примирения.

Именно на примирениях воображаемая идиллия и оборвалась.

«Мне надоело, что ты все время ноешь. Я не могу больше слышать о твоих страхах», - вот и все, чего мне удалось добиться. Добивался я, правда, уж слишком старательно - в двадцать один год вас еще живо интересуют причины отказов. Но героиня моих бедствий вовремя перестала подходить к телефону и отключила пейджер - ровно за день до того, как нужно было звонить риэлторам. Надоедливого абонента и отвергнутого квартиросъемщика, меня осаждали неприятные мысли. Я даже бросил листать свежекупленную «Москву под ударом», ибо и она не утешала меня - без пяти минут жениха.

– Ною, ною, разве ж это я ною, - длинно и уныло тянул я свою нескончаемую вечернюю думу, почти решившись уже никуда назавтра не ехать и квартиры никакой не снимать. - По-моему, я всего только пару дней говорил ей, что у меня болит голова. Нет, как-то раз я спросил ее мнения о том, почему целый вечер подволакивал ногу. Ну и вывихнул руку - почти. Жаловался ей на спину или не жаловался? Уже не помню. Просил ее слушать мне сердце? Должно быть. И еще что-то о смерти - но о смерти и правда было всерьез и подолгу, благо возраст располагал. В двадцать один год смерть как никогда приближалась. Страшно мне было всю ночь. Впрочем, уже к утру я преодолел себя, выбрав и жизнь, и квартиру. Выживу, справлюсь один - и без свитера, и без записок.

До трех часов дня я обзвонил двадцать восемь агентов. Девятнадцать из них честно не знали, чем Садовое кольцо отличается от Бульварного, и были отпущены с миром. Еще один, опережая время в корыстных порывах, пожелал сто процентов комиссионных - но в ту эпоху положено было давать пятьдесят, и я предсказуемо поскупился. Трое других обещали перезвонить и пропали. Еще трое мучились со мной до вечера, в изобилии предлагая варианты - но тут уж я сполна отыгрался за пропавшую недоневесту. - А у меня для вас есть квартирка! - Где же? - В самом центре, как вы и просили! Дешево! Брать нужно сегодня! - Адрес? - Ой, совсем близко от метро Академическая, всего-то на троллейбусе проехать пять остановочек. - Спасибо, не надо. - Так вы же просили..? - Просил. Передумал.

Не хуже девицы умею просить, чего нет: чтоб не больше двух комнат, задешево, внутри кольца, и не первый этаж, без залога. Впрочем, во времена, когда о несчастной любви сообщали на пейджер, никто и не знал о залоге.

Мне звонили по шесть раз в минуту, обещали, манили, взывали к моей несуществующей тяге жить как можно ближе к метро и как можно плотнее к работе. О чем они говорят? Какое мне, к Бафомету, метро, и какая работа? Едва отделясь от родителей, загордясь своей взрослостью и безутешностью, я требовал совсем иного маршрута: переулок, кабак, и опять переулок до квартиры друзей, ночной винный, две арки, у церкви свернуть, и уже после трех улиц и пяти утра прямая дорога домой. Возле метро Академическая, при всех его неизвестных достоинствах, такие доблести проявить затруднительно - здесь нужен иной пейзаж, и другие «микрорайоны», тогда еще не снесенные. Итак, отправив двадцать шесть риэлторов к Бафомету, я находился в романтическом ожидании нужной жилплощади. Надо сказать, я почти что дождался - мне везло не в любви, а в недвижимости.

Предпоследний агент, торопливый, в наушниках мальчик - обманул меня в самый последний момент. Он пообещал мне Полянку, недорого, и я согласился, еще не зная, что значит Замоскворечье для бедных, назойливых и упрямых. Запоминайте: когда вас везут на Полянку, Ордынку, Новокузнецкую, Пятницкую и Татарскую, и вы не нарядный богатина, а невразумительный студент-востоковед - все закончится просто. Среди посольств и островских купеческих особняков, у трамвайных путей или за чудом не потревоженным доходным домом обнаружится скорбный видом полубарак, осыпающееся на глазах произведение позднесоветских властей. Именно туда и ведут вас, в одинокую и назло всей улице выстроенную монстрильню - посреди разнообразных красот. Пока вы еще на Полянке - мир Божий прекрасен, как только зашли во двор - вы уже на Академической в пяти остановочках на троллейбусе, дальше подъезд - точь-в-точь ближнее Подмосковье, а потом и квартира в вечно-модном стиле «101-й километр», совершенно не рвущийся к небесам потолок и руиноремонт, вобравший в себя всю силу мировой энтропии. Признаться, даже и в те, вполне романтические свои годы я не был готов там навек поселиться. Все равно, что жениться на однокласснице-двоечнице. Это значит, что мне оставался последний агент.