Мёртвый сезон. Конец легенды - [40]

Наконец, список изъятого имущества был утвержден. Суперинтендант Смит уселся за письменный стол, предложив Лонсдейлу кресло. Начался допрос. С нетерпением арестант ждал его первой фразы. Она была стандартна: «Нам все известно, и в ваших же интересах сделать чистосердечное признание. Поэтому я рекомендую вам рассказать всю правду».

— Великолепно, — ответствовал ему Лонсдейл. — Раз вы обо всем знаете, то к чему нам терять даром время на разговоры? Между прочим, я нахожусь в Англии уже шесть лет. Кстати, по английскому закону я имею право сообщить своему адвокату о моем аресте.

Вскочив из-за стола, Смит заявил, что должен уйти куда-то и когда он вернется, арестованный может звонить адвокату. Вернулся суперинтендант, правда, через семь часов, а это было уже около трех часов утра…

Пока Смит отсутствовал, при Лонсдейле все время дежурили три детектива при оружии, естественно. Они часто сменялись. Некоторые из них пытались завязать с ним разговор. Кто-то стращал последствиями его ареста, кто-то «сочувствовал», кто-то давал «полезные» советы. Применялись, короче говоря, все стандартные приемы психологической обработки арестованного…

Вернувшись незадолго до рассвета, Смит сообщил, что в квартире Лонсдейла произведен обыск. Найдены шифры и деньги, заявил он и снова завел уже успевший надоесть подследственному разговор о том, что в его интересах сознаться и раскаяться. Лонсдейл еще раз повторил, что не будет отвечать ни на один вопрос, пока не увидится со своим адвокатом. Видимо, почувствовав, что даже суперинтендант Особогоуправления не может до бесконечности попирать закон, Смит сказал, что арестованный может позвонить своему адвокату.

Было уже семь часов утра. Адвокат жил за городом, но удалось разыскать его домашний номер в одной из телефонных книг, имевшихся в комнате для допросов. Подошла жена адвоката и сообщила, что господин Хард спит и лучше позвонить ему попозже. Но ей было сказано, что адвокат нужен по исключительно срочному и важному делу. Хард, взяв трубку, сразу же насторожился, когда услыхал, что его клиент находится в Скотленд-Ярде.

— Если вы арестованы, то почему вас держат в Скотленд-Ярде? — спросил он. — Туда люди могут являться только добровольно. Арестованных должны содержать в камерах предварительного заключения в полицейском участке.

Лонсдейл ответил, что также был весьма удивлен теми действиями, которые полиция совершила с момента его ареста на улице Ватерлоо-роуд. На лице супера Смита, который слушал разговор, появились некоторые признаки смущения, и сразу же после окончания телефонного разговора Лонсдейла усадили в машину и отвезли в полицейский участок на Боу-стрит. Хаутона и Джи вывезли одновременно с ним, но в другой автомашине…

В полицейском участке на Боу-стрит советский разведчик впервые после ареста увидел Хаутона, который держал себя отнюдь не враждебно, как ожидалось. С тех пор Лонсдейл много думал о его поведении и пришел, видимо, к правильным выводам. Прежде всего, Хаутон был крайне удивлен, увидев, что его шеф оказался в том же положении, что и он, ибо думал, что Лонсдейл обладает дипломатической неприкосновенностью и его наказание сведется к высылке из страны. На него, видимо, произвел впечатление тот факт, что шеф шел на такой же риск, как и он сам, причем делал это по собственной воле. Во-вторых, Хаутон был уверен, что его готовность признаться во всем и сотрудничать с полицией обеспечит ему небольшое наказание. На прогулках он говорил другим заключенным, что рассчитывает получить не более трех лет…

Смит потребовал, чтобы все арестованные дали отпечатки своих пальцев. Хаутон и Джи согласились, а Лонсдейл наотрез отказался. Он также не стал ставить свою фамилию на описи вещей, изъятых при аресте. Дело в том, что в эту опись было без согласия задержанного включено содержание хозяйственной сумки Джи, а сумка была вскрыта в его отсутствие. В то же время по профессиональной привычке Лонсдейл внимательно прочитал и запомнил список секретных документов, обнаруженных в сумке. А вот в обвинительном заключении фигурировала только часть этих документов. Поразмыслив, он догадался, что не упомянутыми оказались те документы, которые касались весьма засекреченной американской деятельности в Европе, и в частности в Англии.

Наконец процедура формального предъявления обвинения завершилась. Арестованных отвели в камеры. В дверях каждой из них имелся небольшой люк для передачи пищи. Полиция оставила эти люки открытыми и разместила всю компанию по соседству, видимо, ожидая, что бывшие коллеги будут переговариваться через коридор и разгласят какие-нибудь тайны. Но Хаутон уже успел рассказать все, что мог, и уговорил Джи сделать то же самое, а Лонсдейл, естественно, молчал…

Утром следующего дня в камере Лонсдейла появился адвокат. Дверь оставалась открытой, а сопровождавший мистера Харда полицейский предупредительно удалился на почтительное расстояние. Арестованный уже несколько лет знал Харда, ибо часто обращался к нему по делам своих фирм. Он был одним из партнеров хорошо известной в лондонском Сити адвокатской фирмы «Стенли и К°». Хард попросил рассказать, в чем дело. Вместо ответа Лонсдейл передал ему копию обвинения. Адвокат внимательно прочитал обвинение несколько раз. При всей его сдержанности он не смог скрыть глубочайшего изумления. Вот это сюрприз! Его знакомый, удачливый бизнесмен, бывший студент Лондонского университета, член Королевской заморской лиги, который не однажды приглашал его в королевскую ложу, арестован по обвинению в шпионаже! У Харда удивленно полезли вверх брови, но вслух он ничего не сказал. Только глубоко вздохнул, подумал несколько минут и медленно произнес: «Все это не так уж страшно. Вас обвиняют в шпионаже, но здесь нет никаких доказательств передачи государственных секретов потенциальному противнику. Поэтому по закону от 1911 года о сохранении государственной тайны ваше дело должно рассматриваться по статье о незаконном сборе материалов, содержащих государственную тайну. Эта статья предусматривает от трех до пяти лет тюрьмы в отличие от 14 лет за шпионаж».