Мёртвый гость - [69]

Вне себя я воскликнул:

— И все-таки ты пришел сюда?!

— Я должен был прийти, рано или поздно. Это сильнее меня.

— К счастью, мы еще не дошли до этого места; здесь ведь нет ничего, кроме этой пустыни… Давай остановимся, давай сейчас же повернем назад. Идем! Идем!

— Я должен отыскать это место.

— Нет, нет!

— Возвращайся сам! Я пойду дальше один.

— Я останусь с тобой.

— Тогда пошли.

— Но куда же? Поблизости ведь нет ни одного поселка.

— Разве ты ничего не видишь там, на вершине горы?

— Ты имеешь в виду эти скалы?

— Это дома.

— Не может быть!

— Пастуший поселок. Я когда-то жил там.

— Тогда?

— Правда, очень недолго; потом я переселился из этой деревни в монастырь.

— В тот монастырь, где ты срисовывал картину, а потом смертельно заболел?

— Да. Смертельно.

— Этот монастырь находится недалеко отсюда?

— До сумерек мы будем там.

— Извини, но мне еще нужно спросить тебя.

— Так спрашивай же.

— И в этом монастыре ты пережил кошмар?

— Там я пережил это. А теперь — пойдем!

Я видел, что ничто удержать его не могло. Итак, я пошел с ним.

Глава 4

Мы шли туда вверх по крутой тропе в скалах; перед нами было сверкающее великолепие Аппенин, а позади нас — римская Кампанья. Однажды, когда я остановился, чтобы перевести дух, и оглянулся назад, то увидел, что подо мной была бездна. Великий Рим вдалеке казался мне крошечным мерцающим пятнышком, крутая холмистая поверхность окрестностей Рима казалась плоской равниной, а протянувшиеся на много километров вглубь заросли казались узкой полоской тени вдоль светлого морского побережья.

Ослепительно сверкавшее море высоко упиралось в горизонт. Мне казалось, что при ясной погоде отсюда можно увидеть побережье Корсики.

Место, которое мы, по словам Фердинанда, должны были достигнуть до наступления темноты, находилось якобы в горной складке; тем не менее, пока оно ускользало от моего взгляда, как бы я ни всматривался. Мы чувствовали такую уединенность, словно мы были единственными живыми людьми в этой каменной пустоши. Даже перезвон колокольчиков пасущегося стада или лай сторожевой собаки не нарушали это гнетущее безмолвие. Пара соколов беззвучно кружила над нами; только юркие ящерицы шелестели в выжженном летним солнцем колючем кустарнике, который скудно произрастал на голых известняковых глыбах.

Мой друг несся впереди, да так быстро, что я с трудом поспевал за ним. Его лихорадочное нетерпение постепенно передавалось и мне. Тому способствовали также заброшенность и дикость местности, которую возбужденная фантазия населяла призрачными образами и в которой разыгрывались воображаемые ужасные и таинственные события. И упорно возвращались ко мне мучившие меня вопросы: «Что же это было? Куда он меня ведет? Что с ним на самом деле?»

Один раз Фердинанд остановился, подождал меня и пробормотал: «Я не понимаю, что случилось. Здесь и тогда было пустынно. Но такой мертвой безлюдности не было! Дорогой, правда, давно никто не пользовался, но тут ее, кажется, совсем нет. Что все это значит?»

Я попытался его успокоить: «Вероятно, в монастырь добираются другой дорогой. По этой, в любом случае, могут ходить только козы. Сам посуди: ты больше десяти лет не был здесь, поэтому не должен удивляться тому, что и здесь кое-что изменилось — даже в этой дикой глуши».

— Туда не может быть другого пути!

— Почему это не может?

— Ты сам увидишь.

Я сделал последнюю попытку удержать его от поиска места, с которым были, казалось, связаны такие жуткие для него воспоминания. Кроме того, он был хрупким и больным человеком. Стараясь говорить почти весело, я заметил: «Знаешь, мой мальчик, лучше всего будет вернуться — по крайней мере сегодня. Советую вскарабкаться к той куче камней, которую ты назвал деревней. К тому же я бы совсем не прочь съесть чего-нибудь горячего и жареного. Уж на ягненка там, наверху, мы спокойно можем рассчитывать. Я обещаю приготовить его в таком соусе, что мы сможем устроить роскошный пир. Как — это уже мое дело. А утром мы сможем отправиться к твоему заколдованному монастырю».

— Ладно!

— Итак, ты согласен?

— Абсолютно.

— Тогда поворачиваем назад.

— Поднимайся наверх и жди меня там.

— А ты?

— Я пойду дальше.

— Без меня?

— Жарь себе сам ягненка. А я зайду за тобой завтра.

— Мне кажется, что ты хочешь от меня избавиться.

— Я повторяю: я пойду дальше.

— Этой тропой, которую уже нельзя назвать тропой?

— Другой вообще нет.

— Тогда пойдем этой; все равно ты от меня не избавишься… Подумал ли ты о том, что если мы сейчас пойдем дальше, то вынуждены будем ночевать в монастыре? Тебя это устраивает после всего того, что с тобой вроде бы произошло здесь?

— В любом случае я пойду туда… Судя по дороге, они, кажется, в самом деле ушли из монастыря. Однако почему?

— Какому ордену он принадлежит?

— Это женский монастырь.

Я воскликнул:

— В этой глуши поселились женщины?

— Камальдолянки.

— И у них ты провел все лето?

— Ну да.

— Как это возможно?

— Они разрешили мне остаться.

— В монастыре?

— В маленьком доме, принадлежащем монастырю.

— И там, думаешь ты, благочестивые женщины разрешат нам переночевать?

— Если они все еще там, и если ты…

Он запнулся.

— И если я — что?

— Если ты не боишься духов.