Мертвая зона - [161]

Сергеев вытащил из пачки и положил сверху фотографию молодой женщины, которую, как уже знал Ковешников, звали Катрин Берг.

С глянцевитой поверхности карточки смотрела молодая особа в элегантном светлом костюме, летней шляпке, темных противосолнечных очках.

Некоторое время Яков Григорьевич всматривался в фотографию.

— Хоть что хочешь толкуй, а где-то видел ее, — с досадой проговорил он. — Генералу сказал, он только высмеял. «В Рио-де-Жанейро», — говорит… Но память-то на лица у меня есть!

— Не могу знать, Яков Григорьевич. Мне известно: все, кто на этих фотографиях, у нас, в Советском Союзе, впервые…

— Тьфу, напасть какая! — пробормотал Ковешников. — Теперь спать не буду, пока не вспомню… Как, говорите, зовут ее? Катрин Берг? Ладно, пускай будет Катрин… Что можешь сказать насчет ее кавалера? Как с ним разговаривает Алибек?

— Да, пожалуй, никак. Так лично мне показалось. Слова два-три кинет, и вроде опять одному до другого дела нет.

Ковешников всмотрелся в фотографию и отметил про себя, что спутник молодой женщины, Шерри Хорст, как назвал его генерал, представляет собой усредненный «эталон мужчины» с обложки журнала мод или витрины парикмахерской… Рост не меньше ста восьмидесяти сантиметров, вес соответственный, но ни грамма жира. Плечи развернуты, шея крепкая, лицо очень загорелое, энергичное, с квадратным подбородком, коротким прямым носом. Темные волосы зачесаны назад. В движении сильных ног и гибкого торса, схваченном объективом фотоаппарата, хищная повадка: ни дать ни взять — пантера… На «женихе» — белый костюм спортивного стиля. Весь облик говорит о физической силе и решимости…

— Ну так кто этот господин? — спросил майор. — Личная охрана Алибека? Мастер спорта по каратэ? Или сутенер, сопровождающий свою подопечную? А может, и вправду, жених?

— Может, и то, и другое, и третье, — ответил Сергеев. — С виду — молодой и весьма преуспевающий делец.

— Какие отношения между этой парой и Алибеком?

— Пожалуй, на равных. То, что этот спортсмен, когда нет носильщиков, перетаскивает чемодан и этюдник старика-«художника», вещи Катрин, объясняется, скорее, вежливостью, а не зависимостью или платной службой.

— Так, рассказывай дальше.

— Когда они вошли, — продолжал Сергеев, — вижу в зеркале — «художник» указывает Катрин на меня. Та идет к стойке бара, садится на табурет рядом со мной и, ничуть не смущаясь, говорит: «Хэллоу…» Ну тут я забормотал: «Ай эм сори…» — и так далее, — мол, весьма сожалею, что неважно говорю по-английски. Она рассмеялась и на чисто русском языке ответила: «Английский вы, конечно, знаете в пределах школьной программы, Виталий Сергеевич, но это не страшно: я хорошо говорю по-русски…» Я спрашиваю: «Откуда вам известно мое имя?» — «Ничего нет проще, узнала у портье. Мои друзья хотят с вами познакомиться: вы нам весьма симпатичны…» Я принимаю игру и самонадеянно спрашиваю: «Кому в особенности?» — «Конечно, мне». Тут я начинаю отпускать ей комплименты: «Не слишком ли это большая честь для меня, чтобы такая очаровательная женщина…» — «Мне это доставляет удовольствие, а с мужчинами вы бы разговаривали иначе». «Возможно», — отвечаю ей.

Слушая Сергеева, Ковешников продолжал внимательно рассматривать фотографию.

— Удивило меня то, — продолжал лейтенант, — что, когда я вслед за Катрин направился к ее столику, все трое предупредительно встали. Наверняка они меня видели накануне в форме, поэтому я и представился: «Сергеев Виталий Сергеевич». Каждый назвал свое имя, а «художник» на американский манер назвал себя Сэмюэлем Брауном, хотя и дураку ясно, что он такой же Браун, как я — Джунаид-хан.

— Не скажи, — заметил Ковешников. — В войну он успешно работал под гитлеровца, даже эсэсовский мундир надевал…

— Ну, в общем этот «художник» по-английски объяснил причину внимания к моей особе: мы, мол, видели вчера, как вы входили в вестибюль гостиницы в форме офицера-пограничника. Дело в том, что в войну наши страны вместе сражались против германского фашизма как союзники. Я, мол, представлял одну из американских торговых фирм и отвечал за поставки вашей стране по ленд-лизу военных грузов через Персидский залив и советско-иранскую границу в районе Гаудана, Кизыл-Арвата и, поверьте, сохранил самые приятные воспоминания об общении с русскими пограничниками. Тут он стал называть фамилии служивших тогда офицеров, назвал и вашу, Яков Григорьевич…

— Стоп! — прервал лейтенанта Ковешников. — Вот где собака зарыта! Кое-что проясняется: наш уважаемый Алибек-Браун очень даже хотел бы узнать, кто из стариков военного времени еще жив да не попадется ли ему в Ашхабаде. По-моему, это самое реальное объяснение такого нездорового любопытства.

— Наверняка так. Я это сразу же понял и отвечал в таких же торжественных тонах: сначала оценил боевое содружество советских, английских и американских войск, выступавших единым фронтом против германского фашизма, потом выразил сожаление, что не располагаю интересующей его информацией, поскольку недавно прибыл из училища, служу без году неделя, никого из местных ветеранов не знаю…

— Так. А дальше? — спросил Ковешников.

— А дальше продолжали играть в дипломатию: весь вечер мели друг перед другом пол шляпами с павлиньими перьями, поднимали тосты за дружбу, на том и разошлись.