Мертвая вода - [47]

Был там и снимок пикапа, украденного у Пьера Валанта и обнаруженного полностью сгоревшим; тогда все сошлись во мнении, что Фортен скрылся именно на этой машине.

В верхней части стены, от фотографии к фотографии, от статьи к статье, можно было проследить различные этапы возрождения Авалона. Полное затопление долины и в то же время неподалеку, в нескольких километрах отсюда, строительство практически идентичной деревни. Там же на стене была помещена крошечная заметка о лагере отдыха для авалонских детей. Она называлась «Каникулы, чтобы забыть».

Забыть троих пропавших детей? Или забыть о том, что их деревню вот-вот затопят? — спросила себя Ноэми.

— Ты только вообрази, что они пережили, — заговорил Ромен. — Ты видишь, как твоя жизнь и воспоминания с каждым днем исчезают под водой, а в это время в соседней долине для тебя строят нечто похожее на твой дом, хотя это вовсе и не твой дом. Как декорации для съемок фильма: ненастоящие и нереальные. Или новелла из «Четвертого измерения»[38].

— Но ведь ты же там был, ты что, не помнишь? — удивился Милк.

— Нет, не особенно. Мне было всего десять. Помню только прогулки с отцом в тех местах, где потом разлилось Авалонское озеро. И еще большой лагерь. «Каникулы, чтобы забыть», как написано в статье. Компания «Global» подарила всем детям две недели отдыха в горах, якобы чтобы облегчить нам переходный период. Мысль, вообще-то, хорошая, однако никто в компании не догадывался, во что превратятся эти недели. Дети пропали, а с нашим отъездом в деревне остались одни взрослые. Как будто всем родителям суждено было испытать одно страдание. Тем не менее, когда мы вернулись, переселение уже произошло. Воды всё смыли, а у меня появилась новая спальня, побольше, чем прежняя. И дом побольше. «Global» расщедрился, выиграли все.

Затем Шастен сосредоточилась на той части стены, которая была отведена жертвам, в частности семье Дорен. Протокол с фотографией тела, висящего на балке, сообщал о самоубийстве Жанны в сарае. Как обнаружили тело мадам Дорен, одежда самоубийцы, отсутствие прощальной записки, а также наличие украшений, надетых в последний раз.

— Все эти побрякушки? — удивилась Ноэми. — Что-то многовато, пожалуй, слишком.

— Почти вульгарно для человека, раньше не замеченного в показухе, — подтвердил Валант.

— Может, она хотела выглядеть получше для встречи с сыном. В этом ведь есть смысл? — возразил Милк.

Шастен снова отступила в сторону, и ее внимание привлек другой снимок. Мадам Дорен. Прелестное голубое платье с узором из пересекающихся линий. Красиво уложенные волосы. И все ее украшения. Два золотых колье. Серьги с черными перламутровыми шариками. Шесть колец, из которых только два с камешком. И браслет-цепочка на запястье. Скорей, мужской.

На мгновение ее охватила дурнота… Она заставила себя перечитать протокол возврата, под которым, кстати, стояла подпись Сержа Дорена.

В нем фигурировали все украшения.

Все, кроме одного.

— Не хватает цепочки, — сказала Ноэми.

Полицейские собрались вокруг капитана.

— Здесь, в отчете, перечислены украшения. Но на фотографии она в браслете, которого больше нигде нет. И он не сочетается со всем остальным.

— Крупные звенья и широкая пластинка. Скорей, мужской.

— Браслет для парня, который носит женщина, — само по себе не слишком подозрительно, а вот то, что именно это украшение не зафиксировано в протоколе, уже поинтересней.

— Забывчивость флика, который делал опознание? Браслет украл кто-то из полицейских на месте?

— Думайте, — прервала их догадки Ноэми. — У нее было два сына. Если это браслет младшего, Брюно, то почему он был у нее? Но еще интереснее, если он принадлежал Алексу. Объясните мне, как цепочка могла оказаться на ее руке, когда мальчик уже исчез и к тому же должен был носить его сам?

Эта поразительная деталь застала ее парней врасплох, они молчали.

— Нет, я действительно задаю вам эти вопросы! Я жду, что вы загоритесь, воодушевитесь. Именно так я пахала в уголовном отделе. Абсолютно все ветви дерева гипотез должны быть придирчиво рассмотрены, вплоть до самых пожухлых листьев. Это не мои слова, а максима моего шефа в Штабе.

— Тогда гипотеза номер один, — отважился Милк. — Одному из детей не нравится носить браслет, а мать не хочет оставлять его в шкатулке с украшениями?

— Возможно.

— Вторая гипотеза: браслет принадлежит одному из родных — мужу, отцу или какому-то предку.

— Да, годится.

— Третья идея: это ее браслет, хотя модель и кажется тебе мужской.

— Вполне вероятно.

— И тогда что?

Ноэми склонилась над фотографией, почти уткнувшись в нее носом:

— И тогда мы отправляем снимок в фотоархив судебной полиции в…

— В Тулузу, — подсказал Ромен.

— Ну да, в Тулузу, и просим прочитать имя на украшении. Пока мы не узнаем, кому принадлежит браслет, мы не поймем, почему в ходе дела он исчез.

— Это след? — обрадовался Милк.

— Нет. Это всего лишь зона тени[39].

Ноэми отступила на три шага, чтобы иметь полную картину этого лоскутного одеяла, пока непонятного.

— Ладно. Здесь всё или почти всё. Лучшего у нас сейчас нет. Надо читать и перечитывать еще и еще раз, и, если что-то находится не на своем месте или отсутствует, в один прекрасный день это сработает. Даже писатели, когда не пишется, ложатся спать, чтобы во сне подсознательное нашло решение. Я не говорю, что вообще ничего не надо делать, надо просто дать отстояться, это может помочь.