Мёртвая рука капитана Санчес - [57]

– Для исполнения первой партии нам нужны мужчины с низкими голосами. Они будут петь всего одно русское слово, но басом: «Блин-н! Блин-н! Блин-н!»

– О-о!.. Что такое по-русски будет «блинн»? – спросил со своего места мистер Мэтьюс.

– Я точно не знаю, сэр, – ответил ему капитан. – По-моему, это то, что у нас тоже есть – жидкое тесто, тонко печёное на сковороде, круглое такое… Да не в этом суть!

Он тряхнул головой и продолжил:

– Мужчины с более высокими голосами будут петь тоже одно слово, но повыше: «Пол-блин-на! Пол-блин-на! Пол-блин-на!» Доктор Легг, попробуйте!

– А это слово что означает? – опять спросил мистер Мэтьюс: он, казалось, был неутомим в своей тяге к познанию иностранных языков.

Этот его новый вопрос общество встретило весёлым смехом, потому что готово было сейчас смеяться всему, что только не скажи.

– Это то самое круглое, только половина, сэр, – объяснил капитан почтенному сквайру и продолжил. – Ну-ка, баритоны, попробуйте!

Несколько гостей и доктор Легг, сделав серьёзные лица, запели, старательно выговаривая непонятное русское слово.

Мэри Уинлоу смотрела на капитана распахнутыми глазами, и сердце её замирало от нежности. Впрочем, этого опять никто не заметил, потому что на капитана все женщины сегодня так смотрели, и её взгляд потонул среди моря таких же взглядов.

– Отлично, джентльмены! – Капитан с воодушевлением похвалил баритоны. – А теперь дамы с голосами сопрано поют повыше, чем мужчины: «Чет-верть-блина! Чет-верть-блина! Чет-верть-блина!»

Тут он покосился на мистера Мэтьюса и добавил:

– «Четвертьблина» – это одна четвертая часть того самого круглого и целого «блина».

Дамы ни в чём не смогли бы теперь отказать капитану, а уж тут, предчувствуя веселье, они были само послушание.

– И наконец, самые высокие, девичьи голоса звонко выводят: «Блин-чики! Блин-чики! Блин-чики!» – провозгласил капитан громко, обращаясь к молодым леди. – «Блинчики» – это я уже не знаю, что такое, но очень вкусно, наверняка!

Он опять взглянул на Сильвию и увидел её глаза, которые, казалось, говорили ему, ему одному «Люблю! Люблю тебя!»

– А теперь все вместе! Начинают басы! – Капитан взмахнул руками и первый запел, низко протягивая букву «н», так гудит самый большой монастырский колокол: – Блин-н!

– Блин-н! Блин-н! Блин-н! – подхватили за ним басы.

– Пол-блин-на! Пол-блин-на! Пол-блин-на! – следом, по мановению руки капитана, вступили баритоны.

– Чет-верть-блина! Чет-верть-блина! Чет-верть-блина! – запели дамы, в смущении поглядывая друг на друга.

– Блин-чики! Блин-чики! Блин-чики! Блин-чики! – залились девушки звонко и на все лады, но зато от чистого сердца.

И целую минуту в гостиной «стоял колокольный звон», многоголосый, шумный, радостный, а потом кто-то первый сбился, и вот уже кто-то из гостей захохотал, упав в объятия соседа или соседки, кто-то всплеснул руками, округлив глаза и зажав себе рот, кто-то, отдуваясь, стал обмахиваться кружевным платочком, оглядываясь в беснующемся море вееров, высоких дамских причёсок и мужских париков, а дети в восторге визжали и прыгали по комнатам, потому что когда же и не попрыгать ещё, как в то время, когда взрослые, сами уподобившись детям, на тебя внимания не обращают?

Ну, сущий Бедлам, да и только!

И среди этого Бедлама – лихорадочные глаза Сильвии, которые безмолвно твердили капитану, ему одному: «Люблю! Люблю тебя!»

И тут, в самый разгар этой суматохи, чинно и важно вошёл дворецкий Диллон и доложил миссис Трелони, отыскав её глазами, что к ней с визитом пришёл банкир мистер Саввинлоу с супругой и детьми.

Миссис Трелони заметно изменилась в лице и произнесла с обречённостью в голосе, вставая:

– Пригласите их сюда.

Новые гости вошли. Сначала – дети, мальчик и девочка, которые держались за руки, потом – миссис Саввинлоу, а уже за нею, прикрываясь супругой словно щитом, показался банкир. Он раскланялся, сладко улыбаясь, и, пройдя вперёд, поцеловал руку хозяйке, которая стояла перед ним неподвижно и мёртво, с приклеенной улыбкой на лице. Тут как раз доложили, что «кушать подано», и миссис Трелони пригласила всех к столу.

За столом банкир говорил беспрестанно, а миссис Трелони молчала и всё поглядывала на миссис Саввинлоу, и чем больше она на неё смотрела, тем отчётливее понимала, что с деньгами, исчезнувшими со счетов покойного мужа, было что-то нечисто. Миссис Саввинлоу ни на кого не глядела, она сидела напряжённо, а когда всё-таки поднимала глаза на миссис Трелони, та видела в них такой стыд, такое замешательство, словно глаза эти молили: «О, простите!.. Простите его!»

Праздничный обед был испорчен. Остальные гости чуяли неладное и бросали друг на друга недоуменные взгляды. Общая беседа не клеилась, и только дети не чувствовали общей сумятицы – они бегали вокруг взрослых и веселились, а ещё банкир Саввинлоу всё говорил-говорил о чём-то, обращаясь то к одному, то к другому приглашённому.

После обеда гости стали быстро расходиться. Прощаясь с хозяевами, лорд Бриффилд пригласил всех приехать к нему в имение через два дня для охоты на лис.

Поехать к лорду Бриффилду собрались хозяева дома, а ещё миссис Уинлоу с дочерью Мэри, доктор Легг с Томасом и капитан в сопровождении Платона в качестве слуги.