Мерсье и Камье - [16]

Шрифт
Интервал

— Я сижу на своей половине нашего плаща, — сказал Мерсье, — ему клевер не страшен.

— Слишком рано развиднелось, — сказал Камье. — Плохой знак.

— Как там дела с погодой, — сказал Мерсье, — раз уж ты о ней упомянул?

— Посмотри сам, — сказал Камье.

— Я бы предпочел, чтобы ты мне рассказал, — сказал Мерсье.

— Бледное кровоточащее пятно, — сказал Камье, — появилось на востоке. Предположительно солнце. К счастью, его закрывают то и дело оставшиеся клочья тьмы, несущиеся прямо у него под носом с запада. Холодно, но дождя еще нет.

— Сядь, — сказал Мерсье. — Я знаю, у тебя натура не такая зыбкая, как моя, но воспользуйся, как и я, насыпью. Не переутомляйся, Камье, хорошеньким кровожадным дураком я буду выглядеть, если ты схватишь воспаление легких.

Камье сел.

— Прижимайся крепче, — сказал Мерсье, — устраивайся поуютнее и грейся. Теперь смотри, оберни вот так ноги, чуть— чуть. Вот. Нам бы еще яйцо вкрутую и бутылку шипучки.

— Я чувствую, как сырость заползает мне в задницу, — сказал Камье.

— Лишь бы не оттуда выползала, — сказал Мерсье.

— Я опасаюсь за свою кисту, — сказал Камье.

— Чего тебе не хватает, — сказал Мерсье, — так это чувства меры.

— Не вижу связи, — сказал Камье.

— Вот именно, — сказал Мерсье, — ты вечно не видишь связи. Когда опасаешься за кисту — подумай о фистуле. А если дрожишь за фистулу — прими во внимание шанкр. Этот метод равно остается в силе и для того, что называют счастьем. Возьмем, к примеру, кого— то, совершенно избавленного от боли, начисто, и тело, и другое ярмо. К чему, для разнообразия, он может обратиться? Нет ничего проще. К мыслям об уничтожении. Таким образом, при любом стечении обстоятельств природа предлагает нам улыбаться, если не хохотать. А теперь давай хладнокровно взглянем вещам в лицо.

Помолчав немного, Камье начал хохотать. Мерсье в свой черед тоже уже попрыскивал. Потом они долго хохотали вместе, придерживая друг друга за плечи, чтобы не опрокинуться.

— Какое невинное развлечение, — сказал, наконец, Камье.

— Вот теперь ты знаешь, что я имею в виду, — сказал Мерсье.

Прежде чем куда-нибудь двигаться, они расспросили друг друга насчет самочувствия и поговорили об этом. Затем Мерсье сказал:

— Что именно мы решили? Я помню, мы пришли к соглашению, как у нас в конце концов всегда бывает, но забыл относительно чего. Но ты-то обязан знать, ведь это твой план, разве нет, мы воплощаем в действие.

— От меня тоже, — сказал Камье, — ускользают некоторые подробности и тонкости аргументации, так что если у меня и есть немного света, чтобы его пролить, то скорее на то, что мы собираемся делать, или, скорее же, на то, что мы собираемся попытаться сделать, нежели на то, почему мы собираемся попытаться и сделать это.

— Я готов попытаться сделать все что угодно, — сказал Мерсье, — лишь бы знать что.

— Ну, — сказал Камье, — идея была возвращаться неспеша в город и оставаться там, сколько будет необходимо.

— Необходимо для чего? — сказал Мерсье.

— Для того, чтобы вернуть наши вещи, — сказал Камье, — или чтобы поставить на них крест.

— Должно быть, они и впрямь были полны тонкостей, — сказал Мерсье, — рассуждения, которые к такому привели.

Казалось бы, нам казалось, — сказал Камье, — хотя я не мог бы в этом поклясться, но что касается сака, то суть дела в том, что он содержит в себе или содержал определенные предметы, обойтись без которых мы не можем.

— Но мы проверили все его содержимое, — сказал Мерсье, — и все без исключения нашли лишним.

— Правда, — сказал Камье, — и наша концепция относительно того, что является лишним, вряд ли могла за один день измениться. Откуда же тогда наше беспокойство?

— Ну, откуда? — сказал Мерсье.

— От предчувствия, — сказал Камье, — если я правильно помню, что вышеупомянутый сак содержал что— то, необходимое для нашего спасения.

— Но мы знаем, что это не так, — сказал Мерсье.

— Тебе знаком едва различимый молящий голос, — сказал Камье, — который время от времени несет нам чепуху о прежних жизнях?

— Я все больше путаю его, — сказал Мерсье, — с тем, что пытается одурачивать меня, будто я пока еще не умер. Но я тебя понял.

— Словно бы существует примерно такой же, — сказал Камье, — шептавший не переставая последние двадцать четыре часа: сак! Ваш сак! Теперь наша с тобой откровенность сделала это совершенно очевидным.

— Я не припоминаю ничего подобного, — сказал Мерсье.

— Следовательно, нам нужно, — сказал Камье, — если уж не найти его, то по крайней мере искать его. И велосипед. И зонт.

— Я не понимаю, почему, — сказал Мерсье. — Почему не один только сак, если интересует нас один только сак?

— Я тоже не понимаю, почему, — сказал Камье, — именно почему.

— Когда причина от меня ускользает, — сказал Мерсье, — я начинаю беспокоиться.

Тут Камье в одиночестве намочил брюки.

— Мерсье не посмеется вместе с Камье? — сказал Камье.

— Только не в этот раз, — сказал Мерсье.

— Эту вещь, которая, мы считаем, нам необходима, — сказал Камье, — которой мы некогда обладали и больше не обладаем, мы полагаем находящейся в саке как в том, что содержит в себе. Но, рассуждая далее, ничто не доказывает, что она не заключена в зонте или не привязана к какой-нибудь части велосипеда. Мы знаем только, что когда-то она у нас была, а теперь ее нет. И даже этого мы не знаем наверняка.


Еще от автора Сэмюэль Беккет
В ожидании Годо

Пьеса написана по-французски между октябрем 1948 и январем 1949 года. Впервые поставлена в театре "Вавилон" в Париже 3 января 1953 года (сокращенная версия транслировалась по радио 17 февраля 1952 года). По словам самого Беккета, он начал писать «В ожидании Годо» для того, чтобы отвлечься от прозы, которая ему, по его мнению, тогда перестала удаваться.Примечание переводчика. Во время моей работы с французской труппой, которая представляла эту пьесу, выяснилось, что единственный вариант перевода, некогда опубликованный в журнале «Иностранная Литература», не подходил для подстрочного/синхронного перевода, так как в нем в значительной мере был утерян ритм оригинального текста.


Первая любовь

В сборник франкоязычной прозы нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) вошли произведения, созданные на протяжении тридцати с лишним лет. На пасмурном небосводе беккетовской прозы вспыхивают кометы парадоксов и горького юмора. Еще в тридцатые годы писатель, восхищавшийся Бетховеном, задался вопросом, возможно ли прорвать словесную ткань подобно «звуковой ткани Седьмой симфонии, разрываемой огромными паузами», так чтобы «на странице за страницей мы видели лишь ниточки звуков, протянутые в головокружительной вышине и соединяющие бездны молчания».


Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые дни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Счастливые деньки

Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.


Моллой

Вошедший в сокровищницу мировой литературы роман «Моллой» (1951) принадлежит перу одного из самых знаменитых литераторов XX века, ирландского писателя, пишущего по-французски лауреата Нобелевской премии. Раздавленный судьбой герой Сэмюэля Беккета не бунтует и никого не винит. Этот слабоумный калека с яростным нетерпением ждет смерти как спасения, как избавления от страданий, чтобы в небытии спрятаться от ужасов жизни. И когда отчаяние кажется безграничным, выясняется, что и сострадание не имеет границ.


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.