Мерфи - [9]
А Мерфи в этот момент, издав душераздирающий звук, услышанный Силией, находился все на том же месте, где мы его и оставили, с той разницей, что теперь он пребывал не в кресле, а под ним. При этом его единственный контакт с полом осуществлялся через лицо, которое было к полу самым грубым образом прижато. Его позу можно было бы – правда, с очень большой натяжкой – описать как таковую, в которой на мгновение оказывается исключительно неопытный ныряльщик, входящий воду, с той существенной разницей, что руки Мерфи не были вытянуты над головой, как у ныряльщика, желающего уменьшить силу удара головы о поверхность воды, а были они заведены назад, да еще привязаны к ручкам кресла. Мерфи оказался в состоянии, в котором мог осуществлять лишь самые незначительные движения: облизывание губ, подставление другой щеки пыльной жесткости пола ну и еще некоторые другие, столь же незначительные. Из носа у него текла кровь.
Не теряя времени на излишние вопросы и размышления о том, как же такое могло произойти, Силия с величайшей поспешностью посрывала с Мерфи шарфы-путы и столкнула с него кресло-качалку. По мере того как срывались узы, Мерфи поэтапно оседал на пол, и вот наконец он улегся во весь свой рост в позе распятого. Дышал он тяжело и постанывал. Огромный розоватый невус,[30] занимавший всю вершину правой ягодицы, буквально заворожил ее. Как так получилось, что она не видела его раньше? Непонятно.
– Помогите… – стонал Мерфи.
Выведенная из задумчивого созерцания Мерфиевого седалища этим призывом, Силия принялась умело оказывать Мерфи первую помощь так, как ее учили в ее – уже кажущуюся такой давней! – бытность девочкой-скаутом. После того как Силия сделала все, что могла, и исчерпала до конца возможности первой помощи, она выволокла Мерфи из угла, подсунула под него кресло-качалку, подвезла его к кровати, опорожнила кресло на кровать, уложила Мерфи на кровати как положено, прикрыла его одеялом и села рядом. Теперь наступала его очередь предпринимать какие-нибудь действия. И он, не открывая глаз, слабым голосом вопросил:
– Кто вы?
Силия назвала себя. Мерфи, словно не веря ушам своим, широко распахнул глаза, и из хаоса, большого, брызжущего блеском бурного беспорядка, о котором в свое время с таким восхищением говорил Ниери, выплыло лицо, на котором обозначились возлюбленные им черты. И Мерфи закрыл глаза и раскрыл объятия. Силия плавно, избегая резких движений, улеглась ему на грудь, головы их оказались рядышком на подушке, хотя и повернутые в разные стороны, а пальцы его принялись перебирать ее соломенные волосы. И получилось то «короткое замыкание», к достижению которого так страстно стремился Ниери. Порыв, сопротивление, преодоление. Разгорелось пламя, долго не угасавшее…
Уже утром Мерфи простым и понятным языком объяснил, как он оказался в таком в буквальном смысле исключительно необычном положении. Он качался, качался и заснул в кресле, хотя слово «заснул» не совсем правильно описывает то состояние, в которое он погрузился, а потом вдруг он почувствовал, что у него начинается сердечный приступ. Если с ним такое приключалось в тот момент, когда он находился в кровати, то обычно его весьма бурные попытки угомонить приступ заканчивались тем, что, в девяти случаях из десяти он оказывался на полу. Pi поэтому ничего удивительного не было в том, что, поскольку приступ случился с ним в тот момент, когда он находился в кресле, да еще будучи к нему привязанным, его борьба с приступом привела к переворачиванию качалки.
– Так, это, предположим, понятно, но скажи на милость, кто тебя привязал к качалке?
Силия ничего не знала о том несколько странном развлечении, которому время от времени предавался Мерфи в ее отсутствие и никогда при ней, и он дал ей полный и откровенный отчет об этом своем исключительно необычном времяпрепровождении и обовсем том, что оно предполагало.
– Кстати, когда ты позвонила, я как раз закончил сложный процесс самопривязывания, – вспомнил Мерфи.
Не знала Силия и о том, что Мерфи подвержен сердечным приступам, которые не беспокоили его в то время, когда они бывали вместе, а теперь он, ничего не утаивая (несмотря даже на то, что это могло вызвать ее беспокойство), подробно рассказал ей об этих своих приступах.
– Ну, вот теперь ты понимаешь, насколько для меня важно твое присутствие, – заключил он.
Силия повернула голову и посмотрела в окно. По небу быстро неслись тучи. Ее дед Келли, наверное, гукает, как младенец, от радости, запуская своего змея…
– Подай мне, пожалуйста, мою сумочку. Она на полу, рядом с тобой.
Раскрыв ее, Силия обнаружила, что зеркальце разбито. Наверное, разбилось, когда она уронила сумочку на пол, услышав пугающие звуки, доносившиеся из комнаты Мерфи. Силия едва не вскрикнула и быстро отвернула голову в сторону, чтобы Мерфи не увидел выражения на ее лице. Вытащив из сумочки большой черный конверт с разноцветными буквами на нем, она протянула его Мерфи.
– Это то, что ты просил меня достать, – пояснила она, по-прежнему не глядя на него.
Она почувствовала, как Мерфи вытягивает конверт из ее пальцев. По прошествии некоторого времени, в течение которого Мерфи не издал ни звука и. даже не шелохнулся, Силия не утерпела и повернула к нему голову. И обнаружила, что лицо Мерфи, обычно желтоватого оттенка, сделалось пепельно-серым. Тонкая, уже бледная, полоска крови, прошлым вечером не обтертой, засохшей и частично обсыпавшейся, вилась по нижней челюсти и подчеркивала катастрофическое убывание цвета на лице Мерфи. Он томил Силию молчанием еще некоторое время и наконец сказал изменившимся, незнакомым ГОЛОСОМ:
Пьеса написана по-французски между октябрем 1948 и январем 1949 года. Впервые поставлена в театре "Вавилон" в Париже 3 января 1953 года (сокращенная версия транслировалась по радио 17 февраля 1952 года). По словам самого Беккета, он начал писать «В ожидании Годо» для того, чтобы отвлечься от прозы, которая ему, по его мнению, тогда перестала удаваться.Примечание переводчика. Во время моей работы с французской труппой, которая представляла эту пьесу, выяснилось, что единственный вариант перевода, некогда опубликованный в журнале «Иностранная Литература», не подходил для подстрочного/синхронного перевода, так как в нем в значительной мере был утерян ритм оригинального текста.
В сборник франкоязычной прозы нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) вошли произведения, созданные на протяжении тридцати с лишним лет. На пасмурном небосводе беккетовской прозы вспыхивают кометы парадоксов и горького юмора. Еще в тридцатые годы писатель, восхищавшийся Бетховеном, задался вопросом, возможно ли прорвать словесную ткань подобно «звуковой ткани Седьмой симфонии, разрываемой огромными паузами», так чтобы «на странице за страницей мы видели лишь ниточки звуков, протянутые в головокружительной вышине и соединяющие бездны молчания».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.
Вошедший в сокровищницу мировой литературы роман «Моллой» (1951) принадлежит перу одного из самых знаменитых литераторов XX века, ирландского писателя, пишущего по-французски лауреата Нобелевской премии. Раздавленный судьбой герой Сэмюэля Беккета не бунтует и никого не винит. Этот слабоумный калека с яростным нетерпением ждет смерти как спасения, как избавления от страданий, чтобы в небытии спрятаться от ужасов жизни. И когда отчаяние кажется безграничным, выясняется, что и сострадание не имеет границ.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.