Мерцание золота - [24]

— Гардемаринов у нас каждая собака знает, — согласился я. — Интересно, у Кайдановского здесь комната в коммуналке или отдельная квартира?

У меня в соседнем доме была комната в коммуналке, о которой не хотелось даже вспоминать. Любка, соседка справа, устроила у себя натуральный притон, и я теперь заходил в свою комнату с опаской. Но это случалось не чаще одного раза в месяц, все-таки жил я у жены на Ленинском проспекте.

— Квартира, — сказал Коржов.

— Комната, — возразил Егоров.

Оба были выпускники Бауманского, и оба ничего не знали наверняка.

— Как раскупаются книги? — сменил я тему разговора.

— Нормально, — пожал плечами Егоров.

— Хреново, — сказал Коржов.

Однажды мне позвонила Перетокина.

— Алесь, — сказала она, — мы ведь с вами земляки.

— Да ну?! — удивился я.

— Мой дед откуда-то из Белоруссии. И раз мы земляки, вы мне должны помочь.

— Охотно, — согласился я.

Нина Матвеевна очень редко слышала собеседника, но мне нравилось с ней говорить. Подкупали прямота и напористость.

— Меня пригласили на празднование трехсотлетия российского флота, и я сказала, что приду только со своим издателем. Вы ведь не откажетесь меня сопровождать?

— Никогда! — сказал я. — Я люблю бывать на юбилеях, пусть и не очень значительных.

— Но ведь там столько людей!

Я уловил в ее тоне нотку осуждения, смешанного с ужасом.

— А я никого к вам не подпущу, — пообещал я. — Вы ведь для этого меня берете с собой?

— Спасибо, дорогой! Я знала, что на вас можно положиться.

Голос Нины Матвеевны заметно повеселел.

— Белорусы — верные слуги, — сказал я.

Этих слов Перетокина не расслышала. Как я уже говорил, она слышала лишь то, что хотела.

— Значит, послезавтра у Красных ворот, — отчеканила она. — Там у них штаб.

— Гардемарины с Дружининой будут?

— Там будут все.

Я догадался, что при этих словах Нина Матвеевна поморщилась.

— Отобьемся, — сказал я. — В крайнем случае сбежим.

Этого она тоже не расслышала. Когда тебе за шестьдесят, бегать уже не хочется.

У штаба военно-морского флота я был в точно назначенное время. Нина Матвеевна тоже пришла вовремя.

— Из страха опоздать я сегодня почти не спала! — пожаловалась она. — А из Троицка еще доехать надо.

— Вы с Бочкаревым почти земляки, — утешил я ее. — У него дача в Ватутинках.

— Он тоже здесь будет?

— Нет, его не звали.

Я не стал уточнять почему. Перетокина на этом и не настаивала.

— Ну, как я выгляжу?

— Потрясающе.

Выглядела она действительно хорошо. Адмиралы, цугом проходящие мимо нас, как по команде сбивались с парадного шага. Один из них не только взял под козырек, но и поцеловал даме руку.

— Кто это? — испуганно спросила Нина Матвеевна.

— Кажется, адмирал Касатонов.

— Я в адмиралах ничего не понимаю, — взялась она пальцами рук за виски.

— Чем меньше звезд на погонах, тем выше звание, — объяснил я.

Нина Матвеевна непонимающе посмотрела на меня. Похоже, она была близка к истерике.

— Пойдемте куда-нибудь! — вдруг схватила она меня за руку. — Я не хочу с ней видеться.

— С Дружининой? — догадался я.

— Конечно. Уж лучше с адмиралами…

Она потащила меня в гущу военных. В глазах рябило от черных мундиров и золотых шевронов и звезд.

«Сколько же у нас адмиралов! — мелькнуло в голове. — Не одну войну можно выиграть».

Я увидел Харатьяна, который фотографировался с адмиралами.

— А с гардемаринами вы общаетесь? — спросил я.

— С каждым по отдельности, — сказала Нина Матвеевна. — Друг с другом они тоже не хотят видеться.

— Кино сложная штука, — согласился я. — Может быть, сложнее, чем литература.

— Писателей, к счастью, мало знают, — взяла меня под руку Перетокина. — У нас в Троицке их почти нет. Для общения мне хватает и вас.

Набежала толпа фотографов, и Нина Матвеевна тоже стала сниматься с адмиралами.

«Вот он, миг писательской славы, — подумал я. — «Гардемарины» Перетокиной для нынешних флотоводцев важнее «Войны и мира» Толстого».

Распахнулись двери зала, в котором были накрыты столы, и все устремились к ним. Я едва успевал за Ниной Матвеевной. Впрочем, в моих услугах она уже не нуждалась. Адмиралы обхаживали ее с пылом гардемаринов.

«А флотские небедно живут, — размышлял я, обозревая ломящиеся от снеди столы. — Но они и не должны бедно жить. Кто у России союзники? Флот и армия. В России бедно живет только народ».

Не знаю, был ли в этом чей-то умысел или все произошло случайно, но в какой-то момент Перетокина с Дружининой оказались рядом. Улыбаясь, они впились глазами друг в друга. Мне стало зябко. Я понял, что мужчины в сравнении с женщинами сущие дети.

— Гардемаринов сюда! — раздался чей-то зычный голос.

Гардемарины, конфузясь, окружили своих повелительниц. Ослушаться никто из них не посмел. Глядя на авторов фильма и исполнителей главных ролей, я не мог постичь глубины их неприязни друг к другу. Неужели именно в этом состоит непостижимость русской души?

— Вы гость? — услышал я вкрадчивый голос.

— Гость, — сказал я.

Человек, спрашивавший меня, на фоне импозантных адмиралов выглядел невзрачно.

«Всего лишь капитан первого ранга», — посмотрел я на его погоны.

— С ними? — показал пальцем на киношников человек.

— С одной из них.

Я не стал уточнять с которой.

— Хотите посмотреть на настоящее застолье?