Мераб Мамардашвили: топология мысли - [85]
Так и в нашей повседневности проживания. Мы ловим вчерашний день. Carpe diem! Но ловя момент, мы его тут же теряем, точнее его источник. Ловим то, что уже прошло. А вот схватить непрерывность и полноту проживания мы физически и душевно не в состоянии. Потому и придумываем особые практики и конструкции, произведения и философские событийные тексты, в которых как-то пытаемся удержать утраченное время, его непрерывность, текучесть и плотность.
Чтобы понять и одновременно быть в этой событийности, приходится избирать особый способ такого пребывания. Например, как у И. Бродского:
То есть, на границе, на периферии, на краю. На границе города. На берегу у моря. Быть одновременно рядом, но и не быть внутри, чтобы не быть захваченным потоком. Но и не быть удалённым совсем, иначе не будешь чувствовать энергию потока, в который необходимо периодически прыгать, с тем, чтобы потом снова из него выпрыгивать, с тем, чтобы снова потом прыгать. В этом нескончаемом действии, действии челнока (туда-сюда), в действии «между», создаётся, рождается проживаемость смысла. В этом движении плетётся бахрома границы, скрепляющая зазоры и складки, ткётся ткань произведения, делая его реальным. До этого его ведь и не было. Искусство – не про чувство. Искусство – про акт творения. Точнее, вообще не про что-то, а оно есть что-то – то есть событие творения, акт создания нового мира. Акт мысли – не про что-то, он сам есть что-то, то есть сам есть реальность, созидаемая самим собой. Смыслы, ценности, поступки так и живут, в актах творения. Они живут собственными актами. Акт веры, акт свободы, они создаются самими собой. Свершается смысловое действие – и является смысл. Как и акт любви. Совершается акт любви, и этим актом сам объект любви и создаётся, становится реальным [ПТП 2014: 588-589].
М. К. распространяет этот закон и на другие сферы – так существует нравственность, справедливость, закон, искусство. Например, закон создаёт те состояния, которые до него не существовали, и которые этим законом и описаны [ПТП 2015: 589].
Как случилось с психоанализом и тем видением, моделью человека, который был явлен миру З Фрейдом? До З. Фрейда никакого такого психоанализа не было. Но был вброшен психоанализ в мир – и мир изменился. В нём явилась иная реальность, точнее, иное видение, изменившее мир. Хотя о бессознательном все знали. Но вот вбросил З. Фрейд свой психоанализ и своё видение человека, и мир человека изменился, стал другим.
Так со всеми великими достижениями. С теорией относительности, с квантовой механикой. С романами М. Пруста, Д. Джойса. Автор на себе своим усилием создаёт произведение и вбрасывает его в мир. И мир становится другим. Мы начинаем видеть мир глазами этих романов, открытий, концепций, законов.
Художник не оперирует уже существующими до него предданными образами, а создаёт его. В его акте творения совершается событие, силой которого кристаллизуется то, что называется образом, мыслью, и они вбрасываются в мир. И мир становится другим. Акт любви делает возможной саму реальность любви.
Дело, разумеется, не в масштабе. Масштаб события может быть разным. Но принцип действия остаётся одним: акты поступков делают реальными сами поступки, из которых и состоит мир. Акт поэзиса делает реальным сам поэзис, делает реальным произведение. Акт мысли делает реальной саму мысль. А реальность самого акта существует на постоянных прорывах и связках, действиях в зазоре, на границе. Быть и плыть по реке – одно, жить постоянно на суше – другое, а прыгать в реку и выплывать из неё, чтобы снова прыгать и снова выплывать – третье.
Несостоявшийся прогул
Иногда у меня как у нерадивого студента возникает желание прогулять лекцию профессора М. К. Мамардашвили. Оно обостряется тогда, когда ты чувствуешь, что вновь теряешь нить разговора, дезориентируешься. Не понимаешь, куда идём, зачем всё это и будет ли конец? И каков будет конец? Такое ощущение, что разговор просто однажды прервётся на полуслове, профессор выйдет из аудитории, попыхивая трубкой, поставив многоточие и… Дальше сами разбирайтесь.
Ощущение потери ориентира возникает тогда, когда теряешь главную внутреннюю опору – смысл поиска. А мы что ищем? А если мы ищем не что-то, а кого-то? А если я ищу на самом деле себя, то может мне и не надо уже идти никуда? Может, надо бы сесть на пенёчек и подумать – где ты и зачем ты? В этом вообще-то и состоит весь пафос разговоров М. К. Но мы-то ещё поставили перед собой и сугубо профессиональную цель. Нам мало было мировоззренческих посылов, коих в достатке на лекциях М. К., поскольку все они фактически были предназначены для непрофессионалов. Либо для студентов ВГИКа, либо для студентов Тбилисского университета… Перед ними М. К. сознательно не выстраивал никакого профессионального дискурса. Но мы-то ещё вознамерились как-то осуществить рефлексию его работы, его кухни мысли, и сделать методологическую вытяжку, понять, что значит и как выстраивать личностную навигацию и какую роль в ней играет философский опыт высказывания или художественный опыт творения. В любом случае, понять – какую роль играет в навигации и поиске человеком своего места произведение как духовный инструмент? Мы много чего уже вроде бы поняли и зафиксировали. И лекция уже 23-я. И страниц уже скоро почти 600. Что дальше? Дальше также? Может, сделать паузу и разобраться с самим собой и оставить в покое М. К.? Или всё же собраться и дослушать? Хотя мне-то профессор не будет ставить «зачёт» или «не зачёт». Мы здесь такие странные, удалённые физически, но приближенные собеседники. Странно, правда? Это же был спецкурс профессора для студентов. Он стоял у них в расписании. По нему профессор, наверное, должен был поставить зачёт в зачётках студентов. Забавно… Зачёт или незачёт по топологии пути… Ты сдал зачёт по Прусту? Всё равно, что сдать зачёт по своей жизни. Но почему это слышится абсурдно, а, скажем, то, что делается каждый год с тысячами студентов, сдающих (не сдающих) зачет по Аристотелю, Платону, Ницше? Это что, не абсурд?
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.
Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.