Мераб Мамардашвили: топология мысли - [83]
Имеется ввиду то, что мера событийности закладывается не здесь, а жизненным горизонтом, это мера длиною в жизнь. То, что происходит со мной сейчас и здесь, и кажется мне происходящим и реальным для меня, происходит на самом деле реально потом, на него накладывается мера жизненного горизонта.
Стало быть, смысл событийности, реальности меня, находится вне этого события, да и вне меня. Здесь М. К. вспоминает Л. Витгенштейна, согласно которому смысл мира находится вне мира. В мире всё происходит так, как происходит, в нём нет ценности [Витгенштейн 1994: 70]. Л. Витгенштейн поясняет свою мысль. Дело в том, что всё, что происходит – случайно. А то, что делает происходящее не случайным, не может находиться в мире, иначе оно само становится случайным [Витгенштейн 1994: 70]. Поэтому, полагает Л. Витгенштейн, «<…> невозможны предложения этики. Высшее не выразить предложениями <…> этика не поддается высказыванию. Этика трансцедентальна» [Витгенштейн 1994: 70]. Л. Витгенштейн выстраивает доказательство сугубо логически, исходя из важной, хотя и спорной посылки: всё, что в мире происходит, случайно. Если мир случаен, то неслучайность доказывается извне мира. В самом мире нет ни смысла, ни ценности, ни предельной цели.
Но для другого человека возможна иная посылка: всё, что происходит в мире, не случайно. И всё имеет смысл. И всё имеет своё место. Только осознание этого смысла и места происходит потом.
Думаю, ссылки и цитаты известных авторов сами по себе или отказ от них не прибавляют правды нашему поиску. Но смысл высказывания Л. Витгенштейна вроде бы заключается в том, что саму событийность того, что с нами происходит, мы начинаем понимать тогда, когда всё и заканчивается, и когда мы начинаем смотреть на происходящее с точки зрения вечности. Но задача заключается в том, чтобы эту точку зрения пытаться всегда на себе, собой, своим усилием, удерживать. После жизни поздняк метаться. А потому я событиен, то есть реален для себя, в момент мысленной собранности, в момент акта cogito. А значит реальность моя зависит от того, насколько я как автор реализуюсь в своем произведении, помогающем мне совершать акт собранности. Или я показываю некую простую активность, плодя тексты? Именно в этот момент разнообразной активности нами играет дьявол. Он нами играет, когда мы «мыслим не точно», не строго, не правильно, не ответственно. Часто «дьявол играет нами именно тогда, когда мы, как птички, сидим на ветках, поем песенки и чирикаем» [ПТП 2014: 575]. Это момент, когда искусство выступает простым реактивным актом, формой проявления нашей животной энергии, «витальной артистичности», натуральной одарённости. Мы слагаем песенки, поём, пляшем, или пишем умоподобные трактаты, многочисленные наукообразные тексты, порождая ворох ненужных вещей.
«6.41. Смысл мира должен находиться вне мира. В мире все есть, как оно есть, и все происходит, как оно происходит; в нем нет ценности – а если бы она и была, то не имела бы ценности».
[Л. Витгенштейн. 1994: 70]
Опять возвращаемся к проблеме времени. Насколько я пребываю в событийности полностью, насколько я в ней весь, без остатка есть? Из какой точки придётся отвечать на прозвучавший вопрос: что со мной происходит? Где и когда со мной произошло то, что происходит? Чтобы отвечать на этот вопрос, мне же нужна точка опоры, которая и задаст мне меру и критерий ответа.
Вопрос не так банален. Можно ответить просто, в духе известной притчи о трёх каменотёсах. Один каменотёс, таская камни, так и понимал, что он таскает камни. Иного смысла он и не видел. Он был рабом своего действия. Другой, таская камни, зарабатывал деньги, чтобы семью прокормить. А третий каменотёс, таская камни, строил храм.
Но так ли уж всё просто? Он, этот каменотёс, свой смысл сам вносит в своё действие? Взял и решил, что он строит храм? Он отвечает задним числом. И зачастую ошибочно, подкладывая под истинное желание какие-то свои сиюминутные настроения и потребности или чужие помыслы, придумки про себя. М. К. замечает: в случае М. Пруста мы имеем дело с продуманным опытом, с пройденным путем. Но путь проходится под знаком этого постоянного вопроса о реальности себя, о том, что происходит со мной? Что на самом деле происходит? Много ранее мы это обсуждали в связи с темой Сталкера и комнатой желания: что на самом деле желал герой этой истории? Это то, что на самом деле, связано не с психологизмами, не с желаниями, потребностями и интересами, не с карьерой или благополучием, счастьем или успехом. Речь идёт о сокровенном желании, о том, во имя чего что-то происходит. Это последнее не ловится тем, что сейчас происходит и тем, что чувствуешь. Точнее, может ловиться, но при особой организации душевной работы, при построении (опять!) духовного инструмента, произведения, помогающего тебе ловить, чувствовать сокровенное желание, чтобы этот акт проживания был актом присутствия, «был здешним и полным».
Здешность, тутошность, проживаемость сейчас, полнота делают время «собственноличным», не мыслью и чувством о нём, а им самим, чистым временем, его проживанием. Из чистого времени и состоят куски нашей жизни.
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Книга о философском потенциале творчества Пришвина, в основе которого – его дневники, создавалась по-пришвински, то есть отчасти в жанре дневника с характерной для него фрагментарной афористической прозой. Этот материал дополнен историко-философскими исследованиями темы. Автора особенно заинтересовало миропонимание Пришвина, достигшего полноты творческой силы как мыслителя. Поэтому в центре его внимания – поздние дневники Пришвина. Книга эта не обычное академическое литературоведческое исследование и даже не историко-философское применительно к истории литературы.
Целью данного учебного пособия является знакомство магистрантов и аспирантов, обучающихся по специальностям «политология» и «международные отношения», с основными течениями мировой политической мысли в эпоху позднего Модерна (Современности). Основное внимание уделяется онтологическим, эпистемологическим и методологическим основаниям анализа современных международных и внутриполитических процессов. Особенностью курса является сочетание изложения важнейших политических теорий через взгляды представителей наиболее влиятельных школ и течений политической мысли с обучением их практическому использованию в политическом анализе, а также интерпретации «знаковых» текстов. Для магистрантов и аспирантов, обучающихся по направлению «Международные отношения», а также для всех, кто интересуется различными аспектами международных отношений и мировой политикой и приступает к их изучению.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.
Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.