Мераб Мамардашвили: топология мысли - [79]
Кстати сказать, даже в достаточно простых, привычных нам вещах, в какой-то предметной деятельности мы всегда изобретаем разные мерки. Например, если под рукой нет метра, чтобы измерить размер помещения, я беру палку или шарф, или просто руками измеряю пространство. Или, например, в известном мультике в удаве уместилось 38 попугаев. Можно мерить чем угодно, можно и попугаями. Или в практике развивающего обучения вводят мерку длины или объёма. Чтобы ввести понятие объёма, ученика, например, просят измерить (замерить), сколько воды в бочке, с помощью ложки или кружки, или стакана.
Мы всегда прибегаем к разным меркам, будучи и сами мерой мира, правда, безмерной («мы безмерны в мире мер»). Мы не понимаем мир голым рассудком, в лоб, напрямую. Нам надо построить структуру понимания, его орган. Вот в этой построенной структуре, в произведении, наша душа и будет реальной.
«Ибо кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу; потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом…».
(1 Кор. 14:2)
Хотя реальность души есть неделимая и не анализируемая тайна, М. К. пытается дать ясное представление о ней, не объяснить, не раскрыть (вскрыть), а «создать ясное сознание тайны», «принять ее в себя с ясным ее сознанием» [ПТП 2014: 541].
Так вот, когда человек совершает добро, то оно совершается всегда в настоящем, оно происходит сейчас, и оно не объяснимо, не имеет причин. Это тоже любимая тема М. К. Добро совершается не почему-то и зачем-то. Оно просто совершается или нет. Время его совершения – всегда настоящее. Оно всегда сейчас. А вот зло совершается по вполне определённым причинам. Добрый поступок «не требует каузальной терминологии, он полон, абсолютен и весь целиком в вечном настоящем» [ПТП 2014: 541]. В этом совершении знание добра и сам поступок выступают как одно и то же. И в нём я есть, в нем моё бытие. Знание, что такое добро – и есть этот самый поступок. Совершая поступок, я знаю, что такое добро. Оно всегда свершается в поступке. В таком понимании добра люди согласны без условий. Все люди разные, но все знают, что значит добро. Все знают, что есть добро, но каждый человек в уникальной ситуации совершает добро. Это М. К. и называет тайной, потому что никакой логической и эмпирической, или внешней причиной это не объяснить [ПТП 2014: 541]. Потому что от доброго поступка человек ничего не получает взамен, а только всегда рискует.
Возвращаемся к теме автора. Автор живёт не там, где речь идёт о каких-то его психологизмах, его эмпирической жизни с её хлопотами, конкретном индивиде с именем и фамилией. Автор тогда автор, когда он находит вот это созвучие себя и мира. Он с одной стороны находит своё место в мире, с другой, перекликается со всеобщим правилом мира. Только когитальным актом человек находит своё место и тем самым может сказать – я могу, только я могу. Этот Автор рождается вместе со своим произведением.
М. К. вспоминает апостола Павла: каждый, ищущий своё место и общающийся с духом, говорит на своём языке, на какой-то тарабарщине. Потому что у каждого – свой путь к Богу.
Начинается этот путь с «первичного удара», с первого чистого впечатления, существующего в чистом времени, во всегда настоящем. Оно освобождено от наших переживаний. Это чистое впечатление «есть некий первичный удар реальности как она есть, произошедший в детстве или позже, но чаще всего в детстве» [ПТП 2014: 544][127].
Этим ударом может стать то самое, знаменитое пирожное «мадлен», или первый полет на самолете, или первое признание в любви, или рождение ребёнка, что-то ещё, что становится отпечатком в сознании, впечатанном (впечатление!) в памяти. Это событие впечатлением живёт в нас всегда, потому оно происходит не в реальном, натуральном хронотопе. Это событие как бы вынуто из привычной натуральной (реальной) связи причин и следствий. Но коль скоро оно живёт в нас и с нами, то с нашим движением это впечатление обрастает разными зеркальными отражениями, в которых оно прокладывает свой путь, многократно отражаясь и наращивая смыслы. Это ты действительная реальность, в которой мы живём. Она всегда сбывающееся бытие, не сбывшее. И Христос не умер, Он ещё на кресте. Оно, распятие, вот-вот, сейчас, с ним произойдет. И мы всегда накануне его, в состоянии готовности.
Поэтому такие состояния, как виновность, грех, раскаяние, невиновность, предельные смыслы, они вне времени, это категории вечных актов. Про эти вечные смыслы и пишутся книги. А писатель, автор, пишет в каком-то смысле одну книгу, много томов, частей, но одну книгу, в её разных вариациях, наращивая и обогащая объём видения, пытаясь понять, прояснить смысл тайны, феномен тайны обретения своего незаменимого никем места.
Этот объём видения, объём вариаций задаёт предмет новой, «объёмной психологии», с которой имел дело М. Пруст. В таком объёме натуральная хронология жизни рушится. Потому что автор ходит вокруг да около тайны, подойдет поближе, отойдёт подальше, снова подойдёт, рассматривая сотни вариаций. Роман М. Пруста написан во вне всяких хронологий, как антибиография. Точнее, это собственно и есть автобиография душевной жизни, метафизики души автора, в которой обретается образ автора, вырисовывается его облик. Автор вынимается из событий прошедшего, из разных слов и кусков сознания, и лепится в разных вариациях, образуя объём образа.
Какую форму может принять радикальная политика в то время, когда заброшены революционные проекты прошлого? В свете недавних восстаний против неолиберального капиталистического строя, Сол Ньюман утверждает, сейчас наш современный политический горизонт формирует пост анархизм. В этой книге Ньюман развивает оригинальную политическую теорию антиавторитарной политики, которая начинается, а не заканчивается анархией. Опираясь на ряд неортодоксальных мыслителей, включая Штирнера и Фуко, автор не только исследует текущие условия для радикальной политической мысли и действий, но и предлагает новые формы политики в стремлении к автономной жизни. По мере того, как обнажается нигилизм и пустота политического и экономического порядка, постанархизм предлагает нам подлинный освободительный потенциал.
После распада Советского Союза страны бывшего социалистического лагеря вступили в новую историческую эпоху. Эйфория от краха тоталитарных режимов побудила исследователей 1990-х годов описывать будущую траекторию развития этих стран в терминах либеральной демократии, но вскоре выяснилось, что политическая реальность не оправдала всеобщих надежд на ускоренную демократизацию региона. Ситуация транзита породила режимы, которые невозможно однозначно категоризировать с помощью традиционного либерального дискурса.
Серия «Фигуры Философии» – это библиотека интеллектуальной литературы, где представлены наиболее значимые мыслители XX–XXI веков, оказавшие колоссальное влияние на различные дискурсы современности. Книги серии – способ освоиться и сориентироваться в актуальном интеллектуальном пространстве. Неподражаемый Славой Жижек устраивает читателю захватывающее путешествие по Событию – одному из центральных концептов современной философии. Эта книга Жижека, как и всегда, полна всевозможных культурных отсылок, в том числе к современному кинематографу, пестрит фирменными анекдотами на грани – или за гранью – приличия, погружена в историко-философский конекст и – при всей легкости изложения – глубока и проницательна.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919), самый парадоксальный, бездонный и неожиданный русский мыслитель и литератор. Он широко известен как писатель, автор статей о судьбах России, о крупнейших русских философах, деятелях культуры. В настоящем сборнике представлены наиболее значительные его работы о Ф. Достоевском, К. Леонтьеве, Вл. Соловьеве, Н. Бердяеве, П. Флоренском и других русских мыслителях, их религиозно-философских, социальных и эстетических воззрениях.
Перед вами первая книга на русском языке, специально посвященная теме научно-философского осмысления терроризма смертников — одной из загадочных форм современного экстремизма. На основе аналитического обзора ключевых социологических и политологических теорий, сложившихся на Западе, и критики западной научной методологии предлагаются новые пути осмысления этого феномена (в контексте радикального ислама), в котором обнаруживаются некоторые метафизические и социокультурные причины цивилизационного порядка.
Энди Мерифилд вдыхает новую жизнь в марксистскую теорию. Книга представляет марксизм, выходящий за рамки дебатов о классе, роли государства и диктатуре пролетариата. Избегая формалистской критики, Мерифилд выступает за пересмотр марксизма и его потенциала, применяя к марксистскому мышлению ранее неисследованные подходы. Это позволяет открыть новые – жизненно важные – пути развития политического активизма и дебатов. Читателю открывается марксизм XXI века, который впечатляет новыми возможностями для политической деятельности.