Мераб Мамардашвили: топология мысли - [58]

«Когда я видел какой-нибудь внешний предмет, сознание, что я вижу, оставалось между мною и им, окружало его тонкой невещественной оболочкой, делавшей для меня навсегда недоступным прямое соприкосновение с его материей…» (Св: 124).

Дело в том, что мы видим не глазами, а своими представлениями, понятиями, знаниями. Я вижу предмет и что-то знаю о предмете. Мои знания о предмете определяют то, как я вижу предмет. Между предметом и мною, в этом зазоре, всегда размещается моё сознание по поводу этого предмета и по поводу себя самого, я ведь ещё рефлексирую и своё знание о предмете и о себе, знающем предмет. И мы опять возвращаемся к феноменологической проблеме, акцентирует М. К.: к проблеме устранения этого осознания, осознания видения предмета [ПТП 2014: 420-421]. Моё осознание видения предмета так или иначе создает границу между мною и предметом. Феноменологический акт означает устранение этого зазора, этой границы и видение себя как есть.

Такое снятие границы, снятие пелены, открывание видения и понимание, осознание себя как есть, как реальность я, означает преодоление судьбы, «работа человека, который не хочет быть пассивным носителем или жертвой судьбы, а хочет стать вровень со своей судьбой, извлечь из нее смысл и тем самым возвыситься над нею» [ПТП 2014: 421].

М. К. опять обращается к А. Арто, для которого театр сродни роману М. Пруста: он пишет, что «театр подобен большому (или длинному) бодрствованию, в котором именно я веду свою фатальность (или мою судьбу)» (цит. [ПТП 2014: 423]. О бодрствовании М. К. уже много раз говорил. Так вот, роман М. Пруста – это такое состояние длинного бодрствования, когда нельзя спать, поскольку агония Христа длится вечно. Встать вровень с судьбой можно лишь в состоянии этого бодрствования, «вертикального стояния бодрствующего человека», а значит через усилие. Для того, чтобы держать это усилие, совершить его, мы изобретаем особые машины, орудия, опоры, как театр А. Арто, роман М. Пруста, стихи О. Мандельштама и И. Бродского. А. Арто создавал такие театральные машины, машины театрального действия, с помощью которых я, мыслящий и чувствующий, помещаясь внутри этой машины, становлюсь, осознаю себя реальным, «случаюсь в качестве реального, а не в качестве привидения» [ПТП 2014: 424].

В этом смысле свой театр А. Арто называл также «алхимическим театром», поскольку в нём не открывалось нечто существующее, а создавалось, рождалось. Театральная машина порождает людей, нечто понявших и почувствовавших, овладевающих собой, до того не понимавших и не чувствовавших. В какой-то степени роман М. Пруста можно назвать алхимическим романом, замечает М. К., поскольку он порождает своей формой феномен мысли и чувства. В этих машинах театра и романа рождается полный человек, «человек в полном составе своего существа» [ПТП 2014: 431].

Мы вернулись туда же, к теме того, как устроена такая опора, как философское высказывание, философский текст. Выше мы уже ссылались на опыт поэтов, на опыт театра. А как устроена такая опора, как философский концепт? Как устроена эта форма, держащая как-то бодрствующего мыслителя, М. К.? Пока у нас есть только такой ответ, сформулированный выше – философ держит себя силой и предельностью чистой мысли-поступка, то есть силой личности. И никакая поэтическая форма его не держит. Но чего-то нам в таком ответе не хватает. Пометим это, поставим зарубку и пойдём дальше.

Уникальная связь

Пока же, ещё раз делает промежуточный вывод М. К., если с нами совершился какой-то акт мышления, то «в нём было всё, что потом когда-либо в нём будет» [ПТП 2014: 433]. Более того (это к вопросу о том, что не имеет смысла говорить о заимствовании или влиянии) – если мы как следует потрудимся, то есть, совершим попытку полного присутствия, то мы испытаем то, что испытывали и другие. Потому и возникает ощущение переклички помимо знания текстов. Происходит перекличка и сцепка событийного опыта. В этом смысле «в философии вообще нет ничего нового, так же как ничего нового нет в любви, в дружбе, в чести, в достоинстве» [ПТП 2014: 433].

Потому, как неоднократно М. К. замечал, опыт не рождается в тексте. И сам текст не существует никогда сам по себе. Нуден опыт чтения текста. Сначала опыт проживается, а потом при встрече с текстом посредством актов воспроизводства и восстановления из текста опыта мы начинаем читать и узнавать в другом авторе себя или не узнавать. Как М. К. читал в М. Прусте себя, пометив в «Авторском» важнейшее замечание: «<…> Читать в себе! – я читал, вот все, что я могу сказать. Читать себя в чужой душе (вроде чтения вслух с комментариями); то, что я узнаю, то, что удается прочитать, это – я <…>» [ПТП 2014: 1041].

Я вспоминаю свой опыт многолетнего общения и работы с аспирантами. Они испытывают серьезные трудности при формулировании научной проблемы в своих исследованиях (которые в большинстве случаев, конечно, квазиисследования). Аспирант, берущийся за какую-то тему, обсуждает её в принципе вне какой-либо проблемы. Он просто читает тексты. Одна аспирантка призналась – вот она прочитала 400 текстов разных авторов по теме, но она не понимает, зачем это всё, зачем ей этот ворох текстов, и где же ей взять проблему, на чём остановиться. Но до чтения текстов она не проделывала минимального опыта осмысления себя и понимания того, зачем ей вообще это всё, что она хочет понять и осмыслить. Она сразу бросилась читать. Это чтение превращается в самоцельное и бессмысленное занятие. И тогда человеку приходится делать остановку, и далее идти обратным ходом, отрезая прочитанное, как бы снимая слой за слоем наносное и чужое, пытаясь найти себя. Ситуация усложняется тем, что многие аспиранты находятся вне профессиональной деятельности. Они так и продолжают находиться в учебном режиме со студенчества – читают чужие книжки, сдают экзамены и зачеты, и так несколько лет. Пишут дипломы, состоящие из пересказа чужих книг и так и не выходят ни на личный, ни на профессиональный уровень самоопределения. А потому так и не понимают – что значит сформулировать проблему для научного исследования и где вообще находится проблема, где она рождается, продолжая думать, что проблемы рождаются при чтении чужих текстов.